Валентин Николаевич Елизарьев, балетмейстер от Бога (и про Бога), он создал уникальное и узнаваемое лицо белорусского балета – спектакли, которые не спутаешь ни с какими другими. Который воспитал своих зрителей, научил нас понимать, что «балет – это искусство мысли» и приучил видеть за внешней красотой большее – образ, символ и смысл. После его балетов долго думается. Об интервью с ним мы договорились быстро (и у этого «быстро» своя история: мы много лет знакомы). Я оказалась единственным пишущим журналистом, которому Валентин Елизарьев дал большое интервью. Большое и местами трудное.

У этого материала непростая судьба. О переиздании в Германии «Майн Кампф» я хотела написать еще в январе. В «СБ» сказали, что в Беларуси этот материал неуместен. Знакомые журналисты из других изданий подтвердили: мы – не та страна, которая должна писать о книге Гитлера. Но я не удержалась и когда в феврале была в Мюнхене, отправилась в Институт современной истории – тот самый, который готовил переиздание «Майн Кампф». С доктором Юргеном Царуски у нас получился хороший разговор – о книге и о том, как больно иногда быть немцем. Побывала я и в Документационном центре истории национал-социализма, который доктор Винфрид Нердингер открыл лишь через 70 (!) лет после войны. С ним мы говорили о том же – памяти и боли. Его и моей. Белорусской и германской. И материал вышел, пусть и не в «СБ». Мне говорили, что «верстальщики отказывались это верстать».

- Почему?

- Потому что про нацистов.

- А они материал прочитали?

Молчание.

На моем сайте материал в авторской версии, в «Рэспублiке» – с сокращениями. И да – я буду продолжать писать о «сложных ландшафтах памяти», как это охарактеризовал доктор Царуски.  

Если вы  не знали, что я пишу рассказы, то – да, я их пишу. И 11 мая у меня была своего рода премьера: в Литературном клубе GRAPHO я впервые читала свой рассказ на публике, это были «Дети декабря». Мне показалось, что меня разгромили в пух и прах, но это, конечно, только на первый взгляд. Потому что критика была по существу. Зато всем понравилась концовка. Подруга назвала мою героиней «аморальной», а приятель весь остаток вечера выяснял «так чей же это ребенок?». Я промолчала, потому что в этом смысл: каждый может додумать эту историю по-своему (но только я знаю, как было на самом деле). Но я поняла главное: есть люди, которых это зацепило. На данном этапе это для меня самое важное. Вывод для себя: буду продолжать работать над текстами, потому что переход от публицистики (а публицист я, без ложной скромности, с немалым стажем и даже со своим кругом читателей) к беллетристике – не самая простая задача, но я попробую. Ну, и – сам рассказ. Буду благодарна за отзывы и комментарии. 

Мы идем по Берлину через 70 лет после Победы: ищем следы войны. Берлин – город со множеством шрамов, они прошли через нашу семью. Рейхстаг брал 19-летний будущий отец моего мужа Леонид Пеньевской.