Леонид Пеньевской точно помнит, когда повзрослел: в июне 1941-го. Еще не рассеялся дым от машин, увозивших из деревни Бережная Устьянского района Архангельской области призванного на войну отца Ивана Васильевича и односельчан, как 15-летний Лёня важно задымил самокруткой. Заплакала мама: «Что, сынок, взрослым стал?». Следующие два года обивал пороги военкомата: «Заберите на войну!», но только в октябре 1943-го, когда ему было семнадцать с половиной, его услышали. Шестимесячные курсы молодого бойца и через две недели после 18-летия – в бой. Шел май 1944-го, он потом рассказывал про свой первый трофейный автомат – как добывал, как любовно чистил, а наутро не нашел: увели. Пошел добывать новый. Но вообще о войне рассказывал мало и неохотно. Чего больше всего хотелось? «Выспаться». Страшно? «Нет, страх в первые же дни ушел, не думали – выживем или нет, просто шли в бой».

С зимы 1945-го Леонид Пеньевской – командир минометного расчета. К концу апреля у молодого бойца – увечье позвоночника и контузия (они будут напоминать о себе всю жизнь), потом – медали «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина». Берлинская операция началась в день его 19-летия – 16 апреля 1945.

«21 апреля 1945 года наша часть с боями вступила в Берлин и захватила первые жилые кварталы. Развернув огневые позиции, вела минометный обстрел жилых кварталов, которые удерживали немецкие войска. И откуда ни возьмись немецкие снайперы, расположившиеся на верхних этажах и чердаках многоэтажных домов, начали обстрел из винтовок и фауст-патронов. Командование поставило задачу уничтожить их любым способом. Мгновенно была создана группа вооруженных разведчиков из семи человек, в которую был включен и я. Немецкие снайперы в количестве семи человек были быстро обнаружены и с боем обезоружены. В плен взяты пять солдат и два офицера, которые пытались переодеться в гражданскую одежду».

…Семьдесят лет спустя мы ходим по Берлину с сыном Леонида Пеньевского Михаилом, всматриваемся в дома и улицы: может быть, это было здесь? Или вот здесь? Берлин – город со множеством шрамов. И даже на самый неискушенный взгляд не кажется хорошо сохранившим свою историю. Отдельные места – да, конечно, хорошая реконструкция – молодцы, но многое, доставшееся в наследство холодной войне от горячей, по-прежнему легко распознать. По новизне и размаху. Как Потсдамер-платц, например, которая до войны была одной из самых оживленных площадей в Европе: электрички, метро, кабаре, рестораны… Практически полностью разрушенная в 1945-м, она снова возродилась лишь в 1990-х: по ней проходила разделяющая город на западный и восточный Берлинская стена, и до ее падения восстанавливать разрушенное, казалось, не было смысла.

Теперь эта площадь снова символ. Сегодня в ее центре – часть фото экспозиции, повествующей о Берлине в 1945.

Рассказывают об оккупации, разрушениях, Красной Армии и Сталине, о том, как разбирали руины и восстанавливали мирную жизнь. Ни слова о том, почему Красная Армия оказалась в Берлине или о том, кто начал Вторую мировую войну. Зато есть информация о том, что во всем Берлине после войны осталось всего 18 автобусов (интересно, сколько в Минске?), а на Потсдамер-платц в первые послевоенные годы был активный «черный рынок», на котором солдаты Союзных войск менялись трофеями. Но почему Союзные войска здесь оказались? Ни слова.

Недалеко от Потсдамер-платц находится то, что ассоциируется у нас с окончанием войны: Рейхстаг и правительственный квартал. Сохранилось немногое, с наименьшими потерями войну пережило здание рейхсминистерства авиации. В первые послевоенные годы здесь располагалась советская военная администрация, потом парламент и совет министров ГДР (от тех времен на фасаде осталась внушительная мозаика из мейсенского фарфора – образ светлого социалистического будущего). Сейчас комплекс занимает министерство финансов ФРГ.

 

От бункера фюрера не осталось ничего: его залили бетоном в 1970-е. Чтобы не стал местом поклонения: здесь покончил с собой, женой и собаками Гитлер, здесь его и сожгли. Каждый день на теперешнюю парковку приводят экскурсии: все равно ведь история – протяни руку и дотронешься.

Дотронешься до мемориала жертвам Холокоста: огромное поле усеяно серыми плитами. Лес из 2700 одуряюще серых блоков.

 

Если они вам напомнили гробы, а сам мемориал – кладбище, вы будете правы. Вы будете правы, если они вам покажутся обезлюдевшей улицей. На самом деле любые ассоциации – даже самые пугающие – уместны. Немцам, по словам известного историка Петера Яна, с которым мы встречались накануне Дня Победы, понадобилось несколько десятилетий, чтобы принять тот факт, что они совершили геноцид – истребляли людей по национальному признаку. С тех пор Холокост для них – центральное событие Второй мировой, а в информационном зале под мемориалом – имена всех известных жертв. Школьников постоянно водят на экскурсии.

Говорят, что антивандальное покрытие для плит мемориала поставляла компания, сотрудничавшая в свое время с нацистским режимом. Нужно смотреть правде в глаза: в Германии практически любая крупная компания в свое время сотрудничала с Гитлером: Allianz, ThyssenKrupp и множество других, а знаменитый Фердинанд Порше занимался разработкой танков, чего ему до сих пор не могут простить, например, в Чехии (он родился на ее территории). История, однако.

За Бранденбургскими воротами, в парке Тиргартен есть мемориал другим жертвам геноцида – цыганам. Петер Ян ратует за то, чтобы здесь появился еще один – погибшим гражданам СССР и Польши. Лучше всего – напротив мемориала павшим советским солдатам.

Здесь много ровесников Леонида Пеньевского – парней 1926 года рождения. Ничего не успевших узнать: ни поцелуя, ни любви. Их единственный след на земле – этот, имя на обелиске. За две апрельские недели в битве за Берлин погибло более 20 тысяч солдат Красной Армии, здесь похоронены две тысячи. 19-летнему Леониду повезло: он остался жив, у него родилось двое сыновей, с одним из них мы и стоим сейчас в Тиргартене. Отсюда до Рейхстага – несколько шагов, виден его теперь прозрачный купол. А тогда…

«Штурм Рейхстага был назначен в ночь на 1 мая. Всем командирам минометных полков пятой минометной бригады был передан приказ командира бригады полковника Брюханова о выделении по два кочующих миномета на штурм Рейхстага. Во втором дивизионе 109 Минометного полка выбор пришелся на минометный расчет, которым командовал я. В срочном порядке миномет и ящики с минами погрузили в конную повозку и полным составом минометного расчета вместе с командиром взвода лейтенантом Чернекиным прибыли в распоряжение командира шестой батареи старшего лейтенанта Ф.Г.Прошкина, который находился на командном пункте командира 756 стрелкового полка полковника Ф.М.Зинченко.

Полковник Зинченко отдал приказ, и мы с бойцами стали кочевать к Рейхстагу, ведя стрельбу из миномета. Когда пехотинцы 756 стрелкового полка ворвались в Рейхстаг, нам поступила команда прекратить стрельбу. Я спросил по телефону старшего лейтенанта Ф.Г.Прошкина, что делать дальше. Он ответил: «На штурм Рейхстага!». С автоматом ППШ и двумя гранатами РГД вслед за пехотинцами через центральный вход проник внутрь Рейхстага и вел автоматную стрельбу по фрицам, действуя по команде капитана Кондрашова, командира роты разведки 756 стрелкового полка. Вернулся в свою часть утром 1 мая 1945 года, когда был закончен штурм, оставив свою роспись на стене Рейхстага с восточной стороны».

В Рейхстаге (теперь Бундестаге) мы тоже были. Гид объяснила, что «Рейхстаг» название имперское, современной Германии не подобающее, и только русские (т.е. жители бывшего СССР) с редким упорством продолжают его так называть. Надписи, сделанные на стенах тогда еще Рейхстага, сохранились.

С ними интересная история. После войны было не совсем понятно, что с этим зданием,  сильно пострадавшим во время штурма в 1945-м и стоявшим ровно на границе между западным и восточным Берлином, делать. Когда в 1960-1970-х делали ремонт, стены покрыли белыми панелями. Они закрыли следы боев и надписи, сделанные советскими солдатами. Но поступив так, архитекторы вольно (или, вполне вероятно, невольно) все надписи сохранили. Германия почувствовала себя объединенной именно здесь: 3 октября 1990 года на флагштоке Рейхстага взвился флаг ФРГ (по принятому в 1971 году соглашению союзников Западный Берлин формально частью ФРГ не являлся), а тысячи немцев, стоя на его ступеньках, пели гимн своей практически новой страны. Настало время глобальной реконструкции.

Одним из условий архитектурного конкурса было сохранение следов истории. Британец Норман Фостер конкурс выиграл и исторический фасад сохранил. Но внутри ничего от истории не осталось. Заново создан и знаменитый купол, который теперь совсем прозрачный и пройтись по которому изнутри и посмотреть на Берлин с высоты, с которой его видели наши отцы и деды, сегодня может каждый.

Бундестаг – самое посещаемое в мире здание действующего парламента. Каждый день проводятся сотни экскурсий на десятке языков мира (включая, конечно, русский). Их проводят даже во время заседаний парламента – вот такая демократия по-немецки, которую символизирует стеклянный купол бывшего Рейхстага.

А что с историческими надписями? Есть! После того как те самые белые панели сняли, все надписи сфотографировали и перевели на немецкий язык. Часть оставили, их можно увидеть (мы старательно искали автограф Леонида Пеньевского, но, к сожалению, не нашли), часть убрали под штукатурку, но не стерли – законсервировали.

С надписями работали кропотливо, даже приглашали сотрудников посольства России, чтобы прояснить кое-что, в частности (только не смейтесь!), нецензурную лексику. Российские дипломаты «дали добро» на удаление таких надписей. Правда, как, смеясь, рассказывал историк Петер Ян, удалили не все, некоторые потом все же попали в фотоальбом и поставили в тупик переводчиков.

…Берлин сдался 2 мая. Минометная бригада, в которой воевал Леонид Пеньевской, была срочно отправлена в Прагу, где 5 мая разгорелось Пражское восстание: сдался ведь Берлин, но не нацистская Германия. Потом было два Акта о капитуляции: один подписан 7 мая во французском Реймсе, другой – 8 мая в берлинском Карлсхорсте (на втором подписании настоял лично Сталин, желавший, чтобы война закончилась в столице, ее породившей), в бывшем здании казино военно-инженерного училища Вермахта.

Сегодня Карлсхорст – тихий и уютный район Берлина, в апреле аккуратные частные дома утопают в цвету деревьев. От одноименной станции к бывшему «Музею безоговорочной капитуляции» (теперь Германо-Российский музей Берлин-Карлсхорст) по указателям доходим за 15 минут. Музей бесплатный, но посетителей немного: здесь не окажешься случайно, сюда приходят целенаправленно. Чтобы увидеть исторический зал (документальный фильм о подписании демонстрируется в режиме нон-стоп, в витринах – тексты Акта о капитуляции на русском, английском и немецком), побывать в кабинете Г.К.Жукова (в апреле 1945 здесь располагался штаб Пятой Ударной армии Первого Белорусского фронта, а потом резиденция советской военной администрации) и увидеть экспозицию, посвященную Великой Отечественной войне (именно Великой Отечественной, а не всей Второй мировой). Вместе с нами на метро приехала группа немецких восьмиклассников с двумя учительницами – немецкой и русской. Живущая 23 года в Германии Алиса, с которой мы разговорились, сетовала на то, что на уроках истории в школе мало говорят о войне, о советских жертвах, больше делая акцент на то, что «Сталин был тоже плох». Но многие учителя упорно приводят своих учеников в музей в Карлсхорсте – здесь самая полная экспозиция. «Они должны знать, что натворили, и уважать нас за то, что мы вытерпели», – говорит Алиса. Вокруг тихо, красиво и малолюдно, поливающий магнолию пожилой немец смотрит на нас с удивлением.

Почти с таким же удивлением смотрят рабочие, приводящие в порядок знаменитый мемориал в Трептов-парке (несколько остановок на метро от Карлсхорста).

Для нас образ солдата-освободителя – символ нашей Победы (символично и то, что для создания мемориала использовались гранитные плиты гитлеровской рейхсканцелярии), а для немцев… А что он для немцев? Результаты социологических опросов говорят, что почти 70% немцев хотели бы перевернуть эту страницу истории как давно пройденную, 89% считают 8 мая днем освобождения своей страны от нацизма, 9% называют поражением. И эта цифра вселяет оптимизм: десять лет назад таких людей было 35%.

В Трептов-парке, как всегда, многолюдно – это один из старейших (создан в 1876-1888 гг.) парков Берлина. Но у нашего мемориала – тишина и безлюдность, тех, кто пришел поклониться советским солдатам – четверо: мы с Михаилом Пеньевским, да еще одна пара, тоже говорящая по-русски. Молодые немцы загорают, расположивших под траурно склоненными знаменами с красной звездой, вышедшая на пробежку немка бегает вверх-вниз по ступеням, ведущим к основанию памятника: для нее это отличный тренажер.

Конечно, 8 и 9 мая все будет по-другому: много людей, сирень, имена погибших и «Никогда не забудем». Памятники нашим погибшим (кроме Тиргартена и Трептова, в Берлине есть еще Панков, там почти 13 тысяч человек) никогда не были, да и не могли стать частью немецкой души, хотя и являются неотъемлемой частью пейзажа Германии.

Статус всех советских военных кладбищ закреплен в договоре, который в свое время подписали ФРГ, ГДР и державы-победительницы. Мемориалу в Трептов-парке (как и всем остальным) гарантирован вечный статус, а немецкие власти обязаны финансировать его содержание и обеспечивать сохранность. Они говорят, что это дорого, но свои обязанности выполняют. Когда после объединения Германии некоторые немецкие политики потребовали убрать с саркофагов цитаты Сталина, их идея не нашла поддержки, и Трептов-парк остается сегодня одним из немногих мест в мире, где слова генералиссимуса вылиты золотом.

Кому-то не нравится и то, что надписи победителей можно видеть в интерьерах Бундестага. Но они там останутся.  

…«Воевал, как все, не щадя своей жизни. В трудных боях не трусил и не прятался от смерти, честно и добросовестно выполнял любые военные задания командиров, героического подвига не совершил, к сожалению. Воевал не ради наград, а ради чести и независимости своей любимой Родины, разгрома фашизма, достижения полной победы над врагом, ради жизни, свободы, счастья и мира всех народов», – написал когда-то своим детям Леонид Пеньевской. Он умер в 2001-м, через 60 лет после того, как так трагически повзрослел. «Он наш герой», – заверил его сына Михаила немецкий историк Петер Ян.

Таких героев у Беларуси – миллионы. Каждый, кто ушел на войну. Каждый, кто не вернулся. Каждый, кто пришел домой. Каждый, кто выжил в оккупации, концлагере, плену и тылу. Наша жизнь – лучший им памятник. Спасибо, что мы есть.

Орфография Леонида Пеньевского в письме к сыновьям сохранена.

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО