Они не виделись лет шесть.

- Или семь?

- Пять, наверное. Не считал.

… Этот неловкий момент в самом начале, когда не знаешь с чего начать: за пять («Или все-таки семь?») лет произошло так много.

- Все внешне. Все изменения внешние. Я все тот же.

И она – все такая же. Все так же ждет признаний, откровений и изменений. Питается иллюзиями, хотя уже такая взрослая, что наличие иллюзий кажется чем-то неприличным – тем, что скрывают, как постыдную болезнь. Она и скрывает – тщательно. От всех. И от себя, конечно, тоже. Но она долго готовилась: выбирала наряд (лучше всего подошло красное платье) – хотела произвести впечатление.

- Вау! – сказал он. – Красное.

«Победное», - подумала она. «Агрессивное», - вздохнул он.

- Ты поправился, - уколола она.

- Ты все так же хороша, - обрадовался он.

- Зато на твоем округлившемся лице почти не видны морщины, - ушла в оборону она.

- Шампанского?

Шампанского.

- Когда мы виделись последний раз, была зима, - сказала она.

Сейчас снова зима.

- Помню, когда мы виделись – как обычно, после нескольких лет разлуки, и сидели в каком-то дорогом и пафосном месте («Он всегда водит меня в дорогие места», - вспомнила она), я говорил, как ты важна для меня и что я не могу выкинуть тебя из головы.

- Ты всегда это говорил.

- …а потом увидел слезы в твоих глазах. Ты не плакала, ты всегда умела сдерживаться («Мы давно не виделись, и он не знает, что я теперь легко раскисаю»), но они так предательски блестели – я заметил. И первый раз в жизни подумал, что к собственным словам нужно относиться ответственнее. Я не хотел, чтобы ты плакала.

- Стал?

- Увы. 

- Когда мы с тобой виделись последний раз, ты был ужасен: много пил, а потом заснул, и мне пришлось вызывать такси в три часа ночи, чтобы уехать. Я надеялась – навсегда.

- Я этого не помню («Удивительно, как по-разному люди помнят свои отношения», - подумала она). Когда мы оказываемся вместе, я всегда срываюсь, ты знаешь.

            Она знала. Но ей это уже давно не льстило. «Я люблю ее», - подумал он. «Он трусит», - вздохнула она.

Он стал рассказывать о новой работе – какая она интересная и денежная («Он всегда говорит о работе, когда не хочет говорить о нас», - загрустила она). Теперь у него будет много поездок по миру и в следующий раз они увидятся не скоро, но обязательно.

- Зачем?

- Ты же знаешь: я не могу без тебя. Тянет. Хочу уткнуться, закрыть глаза, дышать твоим запахом – я всегда вспоминаю его, когда грустно…

Она знала и годами не меняла духи: берегла этот запах. Который с ним. Для него. Пусть и без него.

Ему часто бывало грустно, но он никогда не говорил о любви, глядя ей в глаза. Зато писал – часто. Глаза у нее набухли слезами, и он испугался. Он всегда пугался – ее слез, открыто сказать о любви и сделать решительный шаг.

- Ты трус, - сказала она.

- Наверное, - легко согласился и добавил: - А еще я рефлексирующий эгоист и интеллигентный пьяница, который начитался умных книг и насмотрелся хороших фильмов.

Он не смеялся: все всерьез. Он давно понял о себе эту грустную правду, но впервые произнес вслух. И удивился тому, как горько она прозвучала.

- И мудрость твоя – не твоя.

- И это правда, - пожал плечами: что тут добавить?

«Я люблю ее!», - кричало внутри. «Он никогда этого не скажет», - знала она. «Мы могли бы быть прекрасной парой», - заплакало у него внутри.

- А ведь мы могли бы стать прекрасной парой, - сказала она. – Это так странно, что история, которая сначала кажется мимолетной, потом оказывается всей твоей жизнью. (Подумала: «И не только твоей»).

Он вздохнул. На самом деле в его жизни было много таких историй, он несколько раз был на грани женитьбы, но в последний момент его всегда что-то останавливало. Женщины менялись, она была как будто всегда. Он даже рассказывал ей о своих неудачных попытках, и они смеялись над ними вместе. Плакала она потом. Он был бы рад с ней не встречаться, но не мог отказаться от этого минутного счастья, замешанного на печали и тревожном ожидании.  

- Знаешь, мне очень хочется детей. Я все чаще думаю о том, что единственная женщина, с которой мне хотелось бы их иметь – ты.

Она была бы рада его не знать, но эта печальная любовь придавала ей силы и наполняла тихой радостью, смешанной с гордостью: он не может меня забыть. А я не могу от этого чувства избавиться. Этим она не гордилась, потому что несколько раз пыталась – безуспешно: стоило ему позвонить, как она надевала лучшее из своих красных платьев (платья менялись, цвет оставался неизменным) и бежала на встречу. Всякий раз надеялась на перемену судьбы, но всякий раз знала, что ее не будет. Только печаль и поцелуи. И только один раз не побежала, и жалела об этом следующие три года (или пять лет?). 

Потом они гуляли, целовались, шептали о счастье видеться и несчастье врозь. Говорили «Не пропадай!» и «Мне без тебя так плохо» и про то, что ничего не могут поделать с этим «тянет». В какой-то момент она вдруг исчезла: он зашел в кафе за еще одним шампанским, вышел – а ее нет. Улыбнулся печально: она снова пытается уйти. Разнервничался: вдруг и правда уйдет? Много лет назад бросивший курить, вернулся в кафе, купил сигареты и затянулся. Закружилась голова, посмотрел на два бокала шампанского, стоявшие перед ним. Странная картина: снег, эти огромные бочки, стилизованные под столы, два искрящихся напитка и странная какая-то для этого места тишина. Может быть, именно так и выглядит одиночество – когда ты один пьешь из двух бокалов? Снова затянувшись, посмотрел на вывеску заведения: «Счастье есть». Усмехнулся: «Не уйдет – не сможет». 

Она действительно пыталась. Гордилась собой: все-таки ушла. Но знала: вернется, если позовет. И знала, что звать не будет. Не сейчас. Пришла, тихо открыв дверь, нырнула к мужу: «Я дома, милый».

- Засиделись? – спросил полушепотом.

- Да, знаешь, у Наташки снова разбитое сердце, он ее все-таки бросил, она плакала.

- У самой слезы в глазах.

- Так бывает: переживала.

Он улыбнулся: «Иди ко мне, я тебя поцелую». Подставила губы, обняла благодарно. Ушла в детскую и, поправляя сползшее с сына одеяло, улыбнулась: «Пять. Мы не виделись пять лет».