Франция – мать всех революций. Бунты, протесты и манифестации у французов, кажется, в крови. Триста лет назад были, и сейчас есть. Что ни неделя, Франция протестует, марширует, скандирует, требует. Власти слышат ее не всегда, но к праву на протест относятся трепетно. С этим правом все согласны. В Париже даже площадь такая есть – площадь Согласия. И на этой площади лучше понимаешь, что такое история и отношение к ней.

Если знать, что при создании площадь носила имя Людовика XIV, то не станешь удивляться тому, что она вторая по величине во всей Франции. Ну, Король-солнце, ну, масштабы… В центре восьмиугольной площади, разбитой в 1755 году не слишком далеко от Лувра, когда-то стояла конная фигура Людовика XIV. Недолго стояла: революционная толпа, взявшая 14 июля 1789 года Бастилию (в этот день и сегодня отмечают национальный праздник Франции), статую, само собой, снесла. Разве потерпит революция памятник королю в своем сердце?

Место пустовало недолго: вскоре место солнечного Луи заняла лучшая подруга Великой революции – гильотина. И если вы всю жизнь думали, что названа она по имени своего изобретателя, врача и депутата Национального собрания Жозефа Игнаса Гильотена, то ошибались. В смысле названа она, конечно, именно в его честь (честь эта кажется мне достаточно сомнительной), и он действительно был врачом и депутатом. Но гильотину не изобретал (машину для обезглавливания задолго до французской революции использовали в Шотландии и Ирландии), зато активно боролся за то, чтобы гильотинирование стало единственным способом смертной казни. Во-первых, это ускоряло и удешевляло процесс. Это было важно: только за один год «Великого террора» были обезглавлены от 16 до 40 тыс. человек, точные данные не сохранились. А во-вторых (или все-таки во-первых?), все граждане обезглавливались одинаково, никаких, понимаете, привилегий для знатных и богатых. Революция ведь об этом? Чтобы ни у кого никаких привилегий? Правильно! Поэтому на площади Революции (так она стала называться после взятия Бастилии) одинаково казнили и заподозренного в контрреволюционной деятельности простолюдина, и короля Людовика XVI, и королеву Марию-Антуанетту, поседевшую за одну ночь и представшую перед улюлюкающей толпой глубокой старухой, хотя ей было всего 38 лет. На площади Революции революция пожирала собственных отцов: сначала Жоржа Дантона, обвиненного, как всегда (но тогда еще не знали, что так будет всегда), в предательстве идеалов и излишней снисходительности к врагам революции. Проезжая на казнь мимо дома, где жил другой отец революции, Робеспьер, которому Дантон проиграл схватку за власть (все последующие революции в мире будут проходить по французскому сценарию), он крикнул: «Максимилиан, я жду тебя, ты последуешь за мной!». Ждал недолго: Робеспьера гильотинировали через три месяца. Звезда революции закатилась. Даже площадь Революции в 1795 году переименовали в площадь Согласия: террор закончился, сословия примирились (ну, или так всем хотелось), взошла звезда Наполеона.

От площади Согласия несколько минут по прямой – и вы у самой необычной церкви Парижа: Мадлен. Почему необычной? Да потому что на ней креста нет. И внешне она напоминает греческий храм. Людовик XV, при котором ее начинали строить, хотел, чтобы она была похожа на храм в Доме Инвалидов – с прекрасным куполом. Наполеон хотел, чтобы она была похожа на Пантеон, став памятником его Великой армии. Но заканчивал ее достраивать Людовик XVIII и сделал памятником казненным королю Людовику XVI и его королеве. Их останки нашли по соседству в общей яме, куда сбрасывали жертв революционной гильотины. Марию-Антуанетту опознали по чулкам: она осталась модницей даже на эшафоте.

Для того чтобы с правого берега Сены попасть в Дом Инвалидов и увидеть саркофаг, в котором покоится прах Наполеона, нужно пройти по самому красивому мосту Парижа – Александра III. Именно российский император дал деньги на его возведение. Этот мост, как мне кажется, еще крепче связал Наполеона с Россией. Но самая крепкая его связь с уничтожившей его Россией – Дом инвалидов с позолоченным куполом и саркофаг из красного порфира. Золоченые купола Наполеон увидел в России и поразился их красоте. Завещал похоронить себя в каплице с золотым куполом. Поэтому и позолотили купол Дома Инвалидов – чтобы выполнить последнюю волю императора. А порфир для саркофага доставили из Карелии. Причем тогда, когда из-за очередной революции Россия прервала дипломатические отношения с Францией. Но Николай I не пожалел казенных денег для бывшего (и важно, что побежденного) врага. Так примирились давние противники.  

Французы научились жить в ладу со своей историей – зачастую кровавой, зачастую несправедливой, часто оставляющей шрамы не только на французском сердце. Здесь одинаково помнят и казненного короля с его модницей королевой, и отцов революции (их неопознанные останки покоятся среди миллионов других костей в Катакомбах), и корсиканского выскочку, ставшего императором, и российских казаков, взявших, но не изнасиловавших Париж. За время после Второй мировой войны в Париже изменили названия только трех (!) улиц. Поэтому сегодня вы можете прогуляться по улице Муфтар, которая помнит и революцию, и казаков. И д'Артаньяна, конечно, тоже помнит.

Обо всем этом я думала, глядя на золотой наконечник египетского обелиска, стоящего сегодня на площади Согласия на месте бывшей гильотины и памятника Людовику XIV. О том, как это важно – согласие с собой, своим народом и своей историей. И как непросто это согласие дается.

Париж

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО