Как там говорили в советские времена? «Курица – не птица, Болгария – не заграница»?. Еще говорили про всесоюзную здравницу, «братушек», шестнадцатую республику и особую близость. Вооруженная детскими стереотипами и знанием о том, что если киваешь, то в Болгарии это «нет», а если мотаешь головой, то соглашаешься, я прилетела в Софию. Первый подвох: люди говорят какими-то знакомыми словами, единичные ты улавливаешь, но все равно ничего не понимаешь. Вот не на – в Болгарии нужен переводчик! День примерно на третий улавливаешь уже целые абзацы, но переводчик по-прежнему нужен. Так и общались: я им по-русски, они мне по-болгарски. Говорили открыто («я вам честно скажу» – самая повторяющаяся во всех разговорах фраза), от души – о том, как советско-болгарская дружба сменилась на американо-болгарскую, о том, что «судьба Болгарии никогда не решалась в самой Болгарии», и нынешнее время – не исключение в той давней, хотя и не любимой, традиции. Говорили о разочаровании, потерянных годах, бедности и о том, что «все уезжают».

Болгария – предпоследняя страна проекта «Без железного занавеса», и она – внутренне, душевно, эмоционально – отличается от всех предыдущих. Там, например, с образцами для подражания было понятно: в Чехии и бывшей ГДР в 1989 году мечтали о том, что через пять лет заживут, «как в Германии», в Словакии и Венгрии – «как в Австрии». (В скобках замечу, что эта мечта не сбылась, хотя сбылись многие другие). А на кого равнялись в Болгарии, спрашивала я у местных. Они терялись и говорили, что Болгария никогда не была богатой, что и при социализме была далека от процветания, но «все же у нас никогда не было так плохо, как в Румынии». Ага, думала я, вот как здесь сравнивают. Кстати, сегодня согласно статистике ЕС, Болгария – самая бедная страна союза, Румыния ее обошла. При социализме болгары хотели жить, как югославы. Но что произошло с Югославией, вы знаете. А что случилось с Болгарией, я вам расскажу.

1. В ожидании чуда

Датой рождения «новой», демократической Болгарии считается 10 ноября 1989 года – в этот день Центральный комитет Болгарской коммунистической партии сместил с поста генерального секретаря Тодора Живкова, который стоял во главе страны с 1954 года. «Мы все ожидали более-менее биологическую перемену, как это случилось в Советском Союзе, когда одно поколение лидеров умерло, и пришли другие люди», – говорит Елена Поптодорова, дважды посол Болгарии в США. Именно она вела переговоры по вступлению в НАТО.

- Вспомним, какой была Болгария 29 лет назад, когда случился «переход», как его у вас называют. Чего вы тогда ожидали? И что из того, о чем мечтали, сбылось, а что нет?

Всплескивает руками: «Ах!». Елена Поптодорова в розовом костюме от Шанель кажется женщиной немного восторженной, но это видимость: хватка у нее железная, не сомневайтесь. Она хорошо говорит по-русски, но давать интервью предпочитает на английском – так ей удобнее формулировать мысли. Привела нас в маленькое кафе возле МИДа – она пьет здесь кофе с тех пор, как работала в этом здании. Болгарская внешняя политика такой верностью старым друзьям похвастаться не может.

В кафе, где мы встречаемся с Еленой Потодоровой, чужие не приходят – только свои, давние знакомые.

- Это вопрос на миллион долларов, потому что именно такими вопросами нужно задаваться 30 лет спустя. Но вы получите разные ответы, потому что у разных людей было разное восприятие, ожидания от событий, особенно учитывая, что многие их не ожидали, а многие и не хотели. Болгария это не Центральная Европа, поэтому восприятия перехода часто расходятся, иногда оказываются очень конфликтующими, и это долгая история, если вы хотите знать все точки зрения. Я тогда работала в посольстве в Италии. Всю жизнь я имела отношение к Западу, у меня было представление о свободах, которые были в западных странах. Это было очень невинное чувство – что ты можешь читать книги, смотреть телевизор, путешествовать. А с другой стороны, был местный контекст – Политбюро, один лидер так много лет. Но было чувство уютности в стране. Потому что Болгария была более провинциальной, чем центральноевропейские страны. Я не думаю, что у болгар хоть когда-то были претензии на то, чтобы быть центром чего-либо. Поэтому все в этой стане было мягче. У нас есть нехорошая в отношении самих себя шутка о том, что в Болгарии ничего не делается на 100%. У нас не было стопроцентного фашизма, стопроцентного социализма, и сейчас нет стопроцентной демократии. Это самоуничижительно, мне эта шутка не нравится, но в большой степени это правда. Такого рода афоризмы не возникают ниоткуда, для этого есть почва, и я думаю, что эта шутка основывается на нашей прошлой истории. Никакая другая нация не будет спокойно ждать 500 лет, пока ее освободит кто-то другой (имеется в виде освобождение Болгарии Россией от турецкого ига в 1878 году – И.П.). Это более или менее тот контекст, в котором происходили перемены. Люди не были счастливы по поводу режима, но не настолько, чтобы устраивать революции. Мы – единственная страна, где не было 1956 года, как в Венгрии, или 1968-го, как в Праге, или таких восьмидесятых, как в Польше, ни даже такого 1989-го, как в Бухаресте – не было у наших людей насильственной реакции. У нас это был более-менее дворцовый переворот. В отличие от других стран, перемены в Болгарии были спроектированы. И вот когда случилось это знаменитое заседание Политбюро – это было как землетрясение. В некотором смысле я оплакиваю те годы, потому что они были, может быть, более наивными, но и чистыми во многих смыслах. Все надеялись на лучшее, на новую систему отношений, которые будут прозрачными, будут основываться не на привилегиях, но на заслугах, что даст всем равные возможности. И 1990-е были не только периодом этих надежд, но и попыток их осуществить. Было много иллюзий. Была иллюзия, что политические перемены все разрешат. Мы мало знали об экономике. Было романтическое ожидание, что это случится вот так (щелкает пальцами). Помню, как я выступала по телевидению в 1990 году, и меня спросили о политическом процессе, а я сказала, что это сложно, но через пять лет все будет в порядке. Была иллюзия, что это пройдет гладко, мы даже не понимали, что нужно проделать огромную, тяжелую работу. Ведь экономические, политические системы – все было другим. Мы хотели быть там, хотели окончательного результата – единственное, мы забывали о том, что нужно пройти большой путь, чтобы там оказаться. Это было время блаженной надежды, изобретательности, ожидания и даже уверенности в себе – мы действительно верили, что можем все.

- Что из того, о чем вы мечтали, осуществилось?

- Первое – многопартийная система и выборы. То, как этим злоупотребляли, другой вопрос, но система политического плюрализма есть. Свобода путешествий – огромная вещь. И, конечно, доступ к большей информации, что было усилено, когда пришел интернет. Многие наивные, и я среди них, полагали, что когда изменится политическая система, это разрешит и все остальные вопросы.

- Но этого не случилось.

- Политическая перемена произошла достаточно быстро, это было легко. Я помню, как сидела рядом с людьми, которые руководили страной до 1945 года, это было потрясающе, я никогда не думала, что доживу до такого момента. Но это не разрешило автоматически сложный комплекс вопросов, связанных с торговлей, свободным рынком. Мы выходили из системы строго контролируемой государственной экономики в систему свободного рынка, это реально тяжело и сложно. В 1990-е не все необходимое законодательство было на месте, не было инстинкта проводить это как прозрачный процесс и наблюдать, как идет приватизация. И все это произошло по номинально новым правилам, но по старым представлениям – что «наши» люди должны получить свою выгоду. Это было очень неудачно, люди были разочарованы, как прошла приватизация – по законам джунглей.

Тот же вопрос – о мечтах и надеждах – я задала Петру Кыневу, председателю Комиссии по экономической политике и туризму Парламента Болгарии.

- Есть такой анекдот. Спрашивают армянское радио: «Когда будем жить лучше?», они отвечают: «А это уже было». (Усмехается). Почти 30 лет назад я был генеральным директором Полиграфического комбината. Огромное предприятие, а тут грохнули события. Перестройка, Горбачев, все мы читали «Огонек», «Московскую правду»… Тогда, честно вам сказать, я не представлял, что лет через 20 буду депутатом парламента, председателем комитета по экономике. Не представлял, что нас ждет и что будет. Все мы думали, что вот грянет революция, начнется золотой век, мы поработаем пять лет, а потом будем отдыхать. Ничего такого не получилось. С одной стороны, Болгария прошла период очень сильно, результаты, особенно последние несколько лет, хорошие. Но мы сделали очень много ошибок, в основном, в области приватизации, разгромили сельское хозяйство, практически уничтожили хорошее образование, которое было сделано по советской модели. И самое тяжелое, что нам больше всего мешает – огромный отток людей, которые работают на Западе. Так что однозначный ответ дать невозможно. Эти двадцать с чем-то лет произвели большой перелом в обществе. К сожалению, проблем у нас очень много – осторожно ведите перестройку, не делайте наши ошибки.

Буквально в течение нескольких недель после 10 ноября 1989 года в Болгарии возникли десятки партий. В 1992 году за злоупотребление властью к семи годам заключения был приговорен 81-летний Тодор Живков.

В 1990 году тело основателя народной Болгарии Георгия Димитрова вынесли из мавзолея, кремировали и захоронили в могиле матери, а в 1999-м с пятой попытки взорвали и мавзолей.

Думаете – как резко, однако, у болгар менялись настроения? Но в то время они так менялись во всех бывших социалистических странах. И не один Тодор Живков отправился в тюрьму – последний генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эгон Кренц, открывший, кстати сказать, Берлинскую стену, тоже отсидел. Переменчивость общественного настроения подтвердил и царь Симеон II: «Царь Фердинанд, мой дед, однажды сказал нечто, что звучит цинично, но что-то в этом есть. Он сказал, что болгарскому словарю понятие середины незнакомо. Мы или идем в одну сторону с энтузиазмом, или идем в другую с не меньшим энтузиазмом. А в политике это наносит большой ущерб». Но кто в начале 1990-х об этом думал? Вперед, вперед – к новой жизни! И вот она настала, и я хочу знать, стало ли лучше и веселей.

Вход в клуб журналистов в Софии.

В клуб журналистов в центре Софии, недалеко от места, где стоял когда-то мавзолей Георгия Димитрова, мы пришли для встречи с известным болгарским журналистом Исаком Гозесом. А встретили много коллег по профессии. То, что белорусский журналист интересуется Болгарией, удивляло всех. То, что они практически ничего не знают о Беларуси («Я слышал, что это отсталая страна», - сказал поэт Ивайло Диманов), удивляло меня. Поэтому с Исаком Гозесом мы интервьюировали друг друга: я его спрашивала о переменах в Болгарии, а он меня – о впечатлениях о стране. 

- Мне показалось, что процветание в Болгарии пока не наступило. В некоторых местах Софии плитку на тротуарах не меняли, кажется, еще со времен Живкова. Я хочу понять, где сегодня находится Болгария по сравнению с тем, где она была 30 лет назад.

- В Болгарии, по моему мнению, переход был самый плохой из всех стран, самый преступный, - говорит Гозес. - 10 ноября 1989 года Болгария была на очень хорошей позиции в сравнении другими: большая промышленность, электроника, металлургическая промышленность, очень сильное сельское хозяйство, химическая промышленность, много заводов и фабрик. Сейчас нет ничего, очень быстро все было разрушено. Здесь была очень сильная преступность и власть. Например, у тебя маленький магазин. Вся улица – маленькие магазины. Приходит человек и говорит: «Мы будем тебя охранять», и это будет стоить 10 рублей. «Мне не надо, у меня нет ничего, что нуждается в охране». «Ты должен. А если не дашь, завтра у тебя ничего не будет». Был такой период – пять, шесть лет. Потом был период, когда доллар ушел вверх, и зарплата стала 10 долларов, 5 долларов. Тогда пришел момент валить банки. Но люди… Ты понимаешь, люди, которые копили всю жизнь и думали, что имеют спокойную старость, а у них от всех денег осталось 100 долларов. Все деньги ушли. Этот, который знал, что доллар будет очень высокий, купил доллары. Все знали этот сценарий. Самое несправедливое в этом переходе было, что мало кто стал миллионером, но миллионы стали бедными, буквально потеряли все. Самым несправедливым была безнаказанность.

- Никто не понес ответственности.

- Никто! Например, много денег потерялось. Много – миллионы, миллиарды. Каждый новый говорит: будем искать тех, кто виновен. Никто не сел в тюрьму. Люди знают, что ворон ворону глаз не выклюет. Это главное, что люди не приняли – эту безнаказанность. А что мы будем делать, этого никто не сказал. Если ты спросишь меня, люди живут лучше сейчас или при социализме, я тебе так отвечу: при социализме мы ждали 20 лет, чтобы купить автомобиль. А сейчас пошел – и купил. А вот что касается свободы слова, то ее и сейчас не много.

Значит, сейчас лучше, чем тогда, - делаю вывод я. Но в разговор вступает фотожурналист Красимир Свраков: «Сейчас есть свобода, но нет денег». Гозес не сдается:

- Я не согласен, потому что как только праздник, вся Болгария едет в Грецию, Турцию, Македонию, на острова Маруба. Такого никогда не было, это было невозможно. Это хорошо. А что плохое? Медицина очень плохая, базовое болгарское здравоохранение очень плохое. Это трагедия. Если заболеешь, это трагедия. Другая сфера, которая, на мой взгляд, в кризисе, это образование. 

- А люстрация в Болгарии была?

- Нет, только говорилось. Это всегда политические разговоры. Никакая партия этого не хотела. Не было такой практики. В первые годы очень много говорили о запрете коммунистической партии. Но она стала социалистическая, и несколько раз входила в правительство.

- У вас ведь и царь был премьер-министром.

- Был, да. И в союзе с коммунистами был. Жертва и палач вместе.

- Как вы оцениваете царя в качестве премьер-министра?

- Разные бизнесмены не любят царя, но говорят, что в это время была самая хорошая атмосфера для бизнеса. Сейчас у него авторитета нет, люди его не любят. Это была большая надежда для Болгарии.

- Надеялись, что придет и спасет?

- Бог, Иисус придет! Большая надежда и большое разочарование. Когда он был у власти, взял очень много – дворцы и другое. А ведь прежде чем прийти в Болгарию, говорил: «Я от моего народа не хочу ничего». Сейчас хочет. Разочарование большое, очень. Он был надежда последняя, сейчас нет надежды. Нет надежды почему? Что придет кто-нибудь и устроит нашу жизнь. У нас есть знаковая пророчица Ванга. И вначале все спрашивали: что сказала Ванга? Вроде сказала, что пять лет – и будем жить очень хорошо (помните, и Петр Кынев, и Елена Поптодорова говорили про пять лет? – И.П.). Ванга сказала, Ванга сказала… Ничего она не говорила!

Замолкает, подавленный. Но я отмечаю сходство его слов об ожидаемом «спасителе» с тем, что говорил сам «спаситель» – царь Симеон. Он знает, что от него ждали чудес, и как «слишком реалист» знает, что они невозможны. И, если объективно, те надежды и мечты были безосновательны: нельзя за пять лет изменить систему, которая выстраивалась десятилетиями и, что важнее, невозможно так быстро изменить сознание людей. И еще один фактор, который неожиданно услышать от самих болгар: мы не решаем свою судьбу. Кто угодно, только не мы сами.

Разговариваем об этом с Петром Кыневым.

- Во времена Советского Союза многие бывшие социалистические страны были недовольны тем, что основные решения принимаются в Москве. А ведь теперь основные решения принимаются в Брюсселе. Как вы в Болгарии это чувствуете, особенно вы, человек, занимающийся законодательной деятельностью, какая есть принципиальная разница между подчиненностью Болгарии Москве в то время и подчиненностью Болгарии Брюсселю сейчас?

- Болгария всегда была маленьким государством. Вчера вечером я был в городке недалеко от Тырново, и меня там спрашивали то же самое – какая разница. Я говорю: ребята, со времен Стамболова, это наш первый премьер-министр после освобождения от турецкого рабства, никогда внутренние проблемы Болгарии не решались болгарами. Либо решались в Москве, в Берлине, либо в Брюсселе. Сейчас вроде бы политический театр гораздо демократичнее – собираемся, обсуждаем. Но в самом Евросоюзе очень много противоречий. В этой ситуации Болгария должна балансировать, потому что, с одной стороны, мы получили немалые деньги от Брюсселя. Я знаю, что до 2014, по-моему, года только чистые деньги, которые мы получили от так называемых когезионных фондов (фонды сплоченности – И.П.), были порядка 10 млрд. евро, это чистые деньги – на дороги, строительство, конкурентоспособность. С другой стороны, некоторые у нас говорят: Брюссель то, Брюссель это. Но мы-то хотели туда! Не Брюссель нас пригласил, мы рвались. Мы вошли в Европу в последний момент – поймали последний поезд, последний вагон, последнее купе. Это 2005 год, я тогда впервые стал депутатом и даже был членом комиссии по созданию правительства. Просто нас предупредили: ребята, если вы не сделаете коалиционное правительство, Европу не увидите. И получилось так, что мы тогда сделали правительство: бывшие коммунисты и царская партия. (Усмехается). Социалисты, которые выгнала его из Болгарии, и царисты.

- Как вы уживались с царем?

- Работали прекрасно. Эти четыре года, 2005-2009 – самый сильный период развития экономики Болгарии. Тогда мы достигли роста экономики в 6-7%.

Сам царь Симеон признавался, что для него «безусловным приоритетом» было вступление в ЕС, а НАТО – так, вопрос сопутствующий. Вспоминая о том времени, которое Петр Кынев охарактеризовал как «работали прекрасно», царь Симеон подтверждает: «Я думаю, что мы работали очень хорошо, чтобы показать Западу, очень большой части болгарской общественности, которая хотела достичь следующей стадии – а из ЕС за нами наблюдали – показать, что Болгария означает дело». Об этом – понимании и членстве в этих двух организациях стоит поговорить с Еленой Поптодоровой, которая, по ее собственным словам, «была очень сильно вовлечена в интеграцию НАТО».

- Так почему Болгарии важно быть частью НАТО и ЕС?

- Я продолжаю верить, что членство в НАТО даже важнее в стратегическом смысле, чем интеграция в ЕС. Это должно было произойти первым, что и случилось в 2004 году (в ЕС Болгария вступила в 2007-м – И.П.). Я всегда спорила, что нам не нужно противостоять России, нам нужны эти отношения, они важны для Болгарии, особенно с учетом истории. Болгария должна эмансипироваться, стать суверенным государством, способным принимать самостоятельные решения. Что пока еще не сделано. Это касается энергетики и обороны. Мы до сих пор используем старое российское вооружение, Болгария на 97% зависит от поставок российской энергии. С точки зрения суверенитета и принятия самостоятельных решений, это ни для какой страны не хорошо. Почему так важно быть членом НАТО? Из-за нашей уникальной истории. Нам нужен этот альянс, который позволит Болгарии чувствовать себя более комфортно в развитии собственной суверенной политики. Европейский Союз – естественная окружающая среда для нас, Болгария всегда была частью Европы. Даже если вы посмотрите назад, вы увидите, откуда пришли наши цари, это еще одна интересная вещь про Болгарию. У нас не было времени и потенциала, чтобы вырастить собственных царей, поэтому нам пришлось искать их в Европе. Это чувство принадлежности было у нас всегда: мы – в Европе, мы – ее часть. Но это мягкая сила, которая не дает оборонного компонента, он может прийти только через НАТО. Есть определенные группы здесь, которые никогда не принимали и никогда не примут членство Болгарии в НАТО, это пророссийские группы. Но мы не советские, это нужно сказать четко.

- Вы полагаете, что сейчас Болгария – по-настоящему суверенная страна?

- Очень простой и очевидный ответ: никакая армия не вошла в Болгарию, чтобы мы сделали выбор в пользу ЕС или НАТО. Мы все подавали заявки на вступление. Но мы никогда не подавали заявок на вступление в СЭВ или Варшавский договор. Потому что советские войска были в нашей стране, советские комиссары были в каждом учреждении почти 20 лет, потом остались в ключевых областях. Ничего подобного с ЕС или НАТО не было.

- Сейчас на вашей территории есть американские войска?

- Нет. Я вела переговоры по этому вопросу! Мы хотели их, мы до сих пор их хотим. Мы хотим, чтобы наши войска тренировались с солдатами НАТО. Это цель. Знаете ли вы, что за исключением участия в интервенции против Чехословакии в 1968 году, болгарские солдаты и офицеры никогда не покидали казарм? У нас полностью недееспособная армия, чисто номинальная. Не ожидалось, что она будет защищать национальный суверенитет. Мы были частью чьей-то системы. А сейчас мы хотим защищать собственные границы. К сожалению, решения в сфере обороны принимаются с большой осторожностью – чтобы не огорчить Россию. Я говорю с вами очень честно: это правда жизни. Мы до сих пор не принимаем собственных решений о модернизации армии.

Интервью с бывшим царем и премьер-министром Болгарии Симеоном II читайте завтра.

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО, открытые интернет источники