2. С царем в голове

Помню, с каким удивлением я, всегда неравнодушная к политике, в 1996 году узнала, что в Болгарию вернулся царь. Царь? Вы серьезно? Смотрела кадры, как его встречают ликующие толпы, и не могла поверить своим глазам. Царь Симеон II вернулся! «Все Царьградское шоссе было заполонено людьми, они стояли прямо от аэропорта», - рассказывают мне одни. «В нем нет ни капли болгарской крови!», - кричат другие. И те, и другие правы: люди стояли, приветствовали, ждали чуда. Его не случилось, и сегодня мнения болгар насчет царя разделились примерно пополам: одни продолжают его любить, говорят о несомненных успехах его правительства, а если что-то не получилось – это потому, что обстоятельства так сложились. Другие винят царя в том, что разбогател, проведя в стране реституцию и вернув землю и недвижимость прежним владельцам, благодаря чему стал крупнейшим землевладельцем. Сегодня бывший царь Симеон II живет во дворце «Врана» в Софии, который государство хочет у него снова отнять. Там мы с ним и встретились. И обращаться к нему нужно по всем правилам: Ваше Величество.

Симеон стал царем, когда ему было шесть лет: его отец Борис умер при так до конца и не выясненных обстоятельствах в 1943 году. Симеон никогда официально не короновался. В 1946 в Болгарии провели референдум, и монархию упразднили (да, Красная армия была в стране). Гражданину Симеону Саксен-Кобург-Готскому и его семье разрешили покинуть Болгарию, конфисковав все недвижимое имущество (там было четкое разделение на собственность короны и личную собственность, говорит он мне, отстаивая право на «Врану»). Сначала они уехали в Египет, а потом в Испанию, где царь и прожил практически всю жизнь. Получил прекрасное образование (военное и юридическое), всю жизнь проработал в крупных корпорациях, снискав репутацию талантливого менеджера и финансиста. Мы беседуем с ним под портретами предков.

- Когда Вы поняли, что можете вернуться в Болгарию? И что почувствовали? 

- Отвечу вам честно. В течение всех этих лет, начиная с 1946 года, я поддерживал связь с болгарскими изгнанниками. Но я полагал, что не только я сам, но даже мои дети не увидят Болгарию. Сейчас очевидно, что я очень ошибался, потому что все изменилось – в 1989 году случился этот внутренний взрыв. И вот с того момента я стал думать: боже мой, возможно, придет день, когда я смогу вернуться.

- Думали ли Вы, что сможете вернуться как царь?

- Нет, я слишком реалист. Я всегда был – и некоторые меня за это критиковали –  слишком приземленным. После пятидесяти лет идеологической обработки было очень трудно думать, что люди могут рассматривать возможность восстановления монархии. Они или ничего об этом не знали, или знали только самое негативное, о чем им рассказывала пропаганда. Поэтому когда я вернулся – а я долго ждал, до 1996 года, наблюдая, что демократия была такой хрупкой, такой молодой, такой новой – кто я был такой, чтобы сказать людям, что моя система лучшая? Это было бы нечестно, сбило бы людей с толку. Моя позиция была, что я наконец-то могу помочь своей стране напрямую, а не только болгарским сообществам, которые были в изгнании за границей. 

- Итак, вы решили стать политиком. Мне кажется, для монарха это непростое решение. 

- Это не я решил, обстоятельства решили это за меня. Обстоятельства привели меня в такую точку, когда я сказал, что это момент, когда с моими знаниями, опытом и моими связями и отношениями с королевскими семьями, я могу сделать что-то для страны. Вот так я попал в политику. Это было трудное решение, мы создали движение, которое назвали «Симеон Второй» не потому, что была идея какого-то культа личности, но для того, чтобы люди ассоциировали его с именем, которое они знали. Позже мы изменили название, и Симеона II там уже не было.

- На выборах Вы получили почти половину всех голосов избирателей и половину мест в парламенте.

- Да.

- И стали премьер-министром. Вы добились успеха?

- Преуспел ли я? Каждый, кто начинает что-то, хочет это закончить и преуспеть. Но преуспеть не для себя лично, а для того, чем мы являемся, потому что меня учили – может быть, я старомоден – что если ты делаешь что-то для людей, ты служишь, а не используешь власть для себя, своей славы или чего-то подобного. Так что я думал, что я могу служить этой стране. И это та идея, которую я пытался воплотить.

- Но  через несколько лет Ваша партия утратила поддержку.

- Да.

- Почему? Потому ли, что в Болгарии все меняется слишком быстро?

- (Усмехается). Мое правительство проработало четыре года, а следующая коалиция с социалистами и партией Свобод проработала еще четыре года. Что очень хороший знак стабильности. Всего восемь лет. Я думаю, люди здесь по-своему очень нетерпеливы и быстро устают от политиков: «мы хотим кого-нибудь нового». Люди ожидали чудес, и это одна из причин, по которой моя партия утратила поддержку. Потому что люди ожидали, что как только придет царь, он все исправит, доллары посыплются с неба, и все изменится. Но за пятьдесят лет выросло два поколения людей с представлением о централизованном правительстве, управляемой государством экономике, и переключить их на рыночную экономику практически невозможно. Но нам удалось хотя бы начать. Каждый политик говорит: о, если бы у меня было больше времени, я бы достиг большего. Я не люблю так думать, я более практичен. Я думаю, это обстоятельства. Коалиция, которую мы составили с социалистами, для многих болгар, которые тогда были против социализма и коммунизма, была шоком.

- Об этом я и хотела спросить: как Вы на это пошли? 

- Я вам скажу. Проигрывая выборы – до определенной степени, но все же первой была социалистическая партия, я думал, что будет полезным попробовать, что благодаря нашему либеральному мышлению мы сможем продолжить реформы. И мой коллега, намного более юный, но все равно коллега, Сергей Станишев, это отлично понял. Можете себе представить – при всей разнице в возрасте, разнице в идеологии… Но я думаю, что мы работали очень хорошо, чтобы показать Западу, очень большой части болгарской общественности, которая хотела достичь следующей стадии – это было членство в НАТО, которое было не так важно для меня, но ЕС было абсолютным приоритетом – что Болгария означает дело. Но многие этого не поняли. Правым это не понравилось, некоторым монархистам, конечно, тоже не понравилось, некоторые люди из моей партии, которые были либералами, полагали, что в первый или второй год существования правительства я должен был уйти и оставить социалистов продолжать. Но я считал, что это было бы не честно по отношению к нашей главной цели – стать к 2007 году членом ЕС. Я пожертвовал собой. Но я не политик. Я мыслю как государственный деятель – так я воспитывался. Я считал, что будет более честным продолжать, несмотря на то, что это будет стоить лично мне. Если говорить практичным языком, мои акции упали.

- Какова разница между государственным деятелем и политиком? Иногда я думаю, что политикам отводится очень короткое время, они мыслят избирательными периодами. А иногда и вовсе кажется, что в идее монархии есть что-то даже практичное.

- Мы не можем обобщать, у всего своя специфика, это варьируется от одной страны к другой, от одного общества к другому, есть разные обстоятельства. Конституционный срок в четыре года, я думаю, разумный период. Может быть, пять, как в некоторых странах. Но больше это слишком долго, люди раздражаются – они всегда будут критиковать и будут несчастными. Иногда люди, приходящие в политику, преследуют свои собственные цели, видят вещи от выборов до выборов и не думают о том, что будет после. Вуаля! А государственный деятель видит вещи в перспективе и думает о плане, который должен быть осуществлен после одного, двух или трех мандатов. Не лично для него, но думает о чем-то, чего нельзя достигнуть быстро. В монархиях же совсем по-другому. Монархия – это когда у тебя впереди поколение, ты оставляешь своему ребенку, чтобы он продолжил. И ты хочешь, чтобы твой ребенок преуспел, ты это готовишь, и это одно из больших преимуществ монархии. Сейчас, когда я больше не премьер-министр, я могу вернуться к моим собственным взглядам и думать, что монархия действительно имеет это преимущество – она передается из поколения в поколение. Вас учат, готовят сохранять определенные вещи, они будут продолжаться не только для вас, но и для страны, главой которой вы являетесь. Ваш вопрос меня спровоцировал, заинтересовал. Монархия выглядит старомодной. Я много читаю по истории, это предмет, который я люблю. Так вот три тысячи лет назад существовали республики, диктатуры, монархии, олигархаты – все виды систем. Так что ни одна не старше или моложе, и монархия так же стара, как и молода, так же старомодна, как и современна. Я думаю, что монархия дает множество свобод, гораздо больше гибкости в отношениях с правительством, парламентом, чем президент, который неизбежно, независимо от того, насколько нейтральным он хочет быть, приходит из определенной партии, из определенной социальной среды со своей собственной повесткой и взглядами. Тогда как монарха воспитывают быть нейтральным. У меня самого почти месяц ушел на то, чтобы принять решение – становится ли премьер-министром. Потому что все, чему меня учили люди вокруг, в основном моя мать – да благословит Господь ее душу, – потому что мой отец умер очень рано, это то, что царь не принимает участия в активной политике. Он не может принимать участие в пользу той или иной партии. А я возглавлял собственную партию – это анафема всему моему образованию. Так что я долго думал – может быть, назначить кого-то другого премьер-министром, а самому остаться в неопределенной позиции – теоретическим монархом или кем-то вроде гуру. Но я подумал, что это нечестно. Успех на выборах был ошеломительный, поэтому я думал, что будет нечестно сказать: «Спасибо, это очень хорошо, но я не буду вовлекаться в это». Так что я должен был это сделать. Но это шло против моих глубочайших принципов.

- Чувствовали ли Вы себя болгарином все эти годы в изгнании? Было это легко или трудно?

- Я и сам себя об этом спрашивал, потому что люблю рефлексировать. Я думаю, тот факт, что я здесь родился, наследовал своему отцу, который умер при трагических обстоятельствах, страна находилась под трагической оккупацией (при всей моей симпатии к царю Симеону я вынуждена напомнить, что Болгария была союзницей нацистской Германии, и вступила в войну на ее стороне 13 декабря 1941 года, а 8 сентября 1944 года, когда на ее территории уже стояла Красная армия, объявила бывшей союзнице войну – И.П.)  – все это заставило меня чувствовать, почти инстинктивно, эмоционально, болгарином. Но была еще моя мать, которая, несмотря на то, что была итальянкой, внушала мне и сестре: Болгария превыше всего, Болгария в память о вашем отце. Мы должны были говорить на болгарском, у нас был небольшой персонал болгар, Болгария была на пьедестале. Даже не желая этого, и, кроме того, нося звание царя Болгарии, у меня не было выбора. Но это было непросто. Моя роль – «царь в изгнании», это всегда звучало немного патетично: «царь в изгнании», который украшает салоны. Это самый ужасный кошмар, который у меня был. Но я передал моим детям любовь к Болгарии, гордость быть болгарином, гордость нести это имя. Это имя требует обязательств и жертв. Если я говорю, что я царь Болгарии, могу ли я делать то, что хочу? Нет. Так мне удалось сохранить эту «болгарскость» в годы ссылки, несмотря на то, что я никогда не думал, что смогу вернуться. Но это было завещание, наследие, которое оставил отец. И вот так я это сохранял – служа, делая все, что могу, чтобы подчеркнуть, что есть и другая Болгария, не только советская, которая больше других служила Советскому Союзу. Вы знаете, я был первым болгарским премьер-министром после 1989 года, кто посетил Россию. Можете себе представить, как меня здесь атаковали, правые партии говорили, что я страдаю от Стокгольмского синдрома, что я был агентом КГБ – много чего говорили. Но я поехал в Россию, потому что считал, что это было фундаментально для нашей внешней политики. У России неограниченные природные ресурсы. Россия когда-то много покупала и любила наши продукты. Мы готовились провести в Москве двустороннюю встречу, за час до нее мне сказали, что это будет встреча не с премьер-министром Касьяновым, а с президентом Путиным. Лично я мгновенно понял, почему он решил это сделать – чтобы показать, что он оценил тот факт, что приехал болгарский премьер-министр. А если к этому добавить прошлое этого премьер-министра, у которого была и другая функция, становилось еще более ясным, что он хотел сделать жест понимания и благодарности. Вот как вы это видите, когда принимаете во внимание историю. Вы должны забыть определенные моменты, но смотреть на те, которые имеют культурное сходство. У нас гораздо больше общего культурно с Россией, чем, например, с Соединенными Штатами, при всем моем уважении.

- А ваши дети? Чувствуют ли они себя болгарами? Они ведь родились в Испании. Говорят ли по-болгарски, чувствуют ли связь с этой землей и людьми?

- Они чувствуют это атавистически, от отца к сыну. Как я уже говорил, я никогда не думал, что они увидят Болгарию. Они учились во французском лицее, что очень тяжело. У них также испанские аттестаты зрелости. Они учили английский, потому что это главный язык в мире. И навязывать им дополнительный алфавит и язык было бы немного эгоистично, поэтому я не настаивал. Они всегда слышали, как я говорил на болгарском, мой второй сын неплохо его знает, он в Лондоне общался со многими болгарскими культурными движениями. Моя дочь и ее ребенок здесь, и она говорит на болгарском. Это было непросто, но они чувствуют себя болгарами, потому что видят своего отца, который пожертвовал множеством вещей – все для болгар, с детства. Папа встречается с болгарами, папа дает деньги на болгарские проекты, папа поедет… Они – часть этого. И позже, когда они выросли, они тоже видели, как я работал здесь, когда стал премьер-министром, но перемена, случившаяся в 1989 году, произошла слишком поздно для того, чтобы что-то изменить. Мои сыновья работают, невестки тоже. Когда я стал премьер-министром, это оказалось глубокой драмой. У меня четыре хороших сына, и я так говорю не только потому, что они мои сыновья, они все профессионалы, умные, я мог бы с ними очень хорошо работать. Но оппозиция здесь немедленно начала: он хочет вернуть монархию! Он хочет пристроить своих сыновей к бизнесу и делать деньги! Это стало так ужасно, что я был вынужден просить их не приезжать. Мне было так одиноко на этой сложной должности, потому что я всегда вел частную жизнь, никогда не был в государственном управлении. Это было очень больно. Кто приезжал несколько раз, так это дочь, потому что она не опасна – ни в бизнесе, ни в политике. Потому что она девочка, и они полагали, что не угрожает республике. Но в ином отношении это было очень недобро, у нас даже стало меньше прямых контактов. Но таковы обстоятельства, такова жизнь – вы проживаете ее только сами. Случаются обстоятельства, и вот вы там. Когда я, уже будучи премьер-министром, поехал за границу и встретился со своими королевскими родственниками, они подшучивали над этим. Это все вещи, которые я никогда даже представить не мог. Но они произошли, и ты должен это принять. Ты не изменишь историю.

- Чувствуете ли вы себя одиноким?

- К счастью, у меня есть жена и дети. Но я чувствую себя одиноким в личном смысле. Особенно недавно, со всеми этими атаками по поводу собственности и подобными вещами, это ниже всякой квалификации. Я думаю, что, может быть, сделал ошибку всей жизни.

- Когда вернулись?

- Служа Болгарии даже вне ее. Я мог сказать, что раз они выкинули меня из страны, они меня не волнуют, я буду жить своей жизнью, я буду получать удовольствие. Я человек, который зарабатывает деньги своей работой, я из королевской семьи, все меня признают. Моя жизнь могла быть гораздо лучше. И сейчас, в 81 год, видеть, как низки некоторые во власти сейчас – в вопросе дома и других вопросах, я спрашиваю себя: может быть, я поступил неправильно? Может быть, нужно было идти другим путем, и жизнь была бы гораздо лучше? Для меня самого, это очень личное. Это анализ, с которым ты просыпаешься, и у тебя тяжелые мысли. С этими историями о собственности, которые мучают меня сейчас. Они объясняются только одним – вендеттой, потому что, будучи премьер-министром, я не делал вещи, которые определенные люди хотели, чтобы я сделал.

- Это все непросто. Как сказал ваш секретарь, история очень каверзная штука, особенно если вы сами – ее часть.

- Да, но это очень важно – прислушиваться к истории и учиться из нее, чтобы не повторять одни и те же ошибки все время.

- Но не все это могут.

- Нет. Многие люди, особенно в этом ускоренном, динамичном мире, многие люди в политике думают, что история это нечто для слабоумных профессоров. Но это не так. Она для того, чтобы каждый политик понимал причины – почему и как мы пришли туда, где находимся сейчас.

Завтра поговорим с политиками, предпринимателями и простыми людьми о том, принимает ли Болгария собственные решения в экономике. 

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО

Опубликовано в газете «СБ-Беларусь сегодня» (www.sb.by)