В первый же день в Вене я отправилась на выставку «Лагерь смерти Малый Тростенец. История и память», которая проходила в самом сердце австрийской столицы – дворцовом комплексе Хофбург. Год назад, к 100-летию основания республики, там открыли Дом австрийской истории. А выставку про Тростенец в этом доме в июне открывал президент Австрии Александр Ван дер Беллен. За год до этого, в июне 2018 года, он приезжал в Беларусь, чтобы вместе с президентами Беларуси Александром Лукашенко и Германии Франком-Вальтером Штайнмайером открыть вторую очередь мемориального комплекса «Тростенец» на месте бывшего нацистского лагеря смерти. Выставка в Хофбурге – передвижная, колесит по Европе, и в каждом новом месте ее экспозиция обретает местные черты.

Когда, придя на встречу с Вальтрауд Бартон, основателем фонда ИМ-МЕР, я сказала, что успела побывать на выставке, она воскликнула: «А моих, моих видели?». Когда передвижную экспозицию дополняли местными, австрийскими, материалами, там оказалась история родственников Вальтрауд – Виктора, Розы и Герты Ранценхофер и Мальвине Бартон. Неудивительно: вся эта история с Малым Тростенцом для Австрии началась именно с них. Мы, журналисты, любим такие истории: когда один человек оказывается способным не то чтобы сломить систему (в случае с Бартон ничего ломать не нужно было), но объединить, без преувеличения, миллионы людей и вернуть из забытья тысячи имен. В случае с ИМ-МЕР («Инициатива Мальвине») и Вальтрауд Бартон произошло именно это.

Она начала составлять фамильное древо для своих сыновей и неожиданно поняла: в семейной истории есть белые пятна. И, пытаясь их заполнить, она подняла на ноги чуть не всю Австрию, включая нынешнего президента, Александра Ван дер Белена, и его предшественника, бывшего президента Хайнца Фишера, у супруги которого, Маргит Фишер, в Тростенце погибли родственники. Есть сделанная в прошлом году фотография, на которой супруги Ван дер Беллен и Фишер стоят, склонив головы, а рядом с ним – Вальтрауд Бартон.

Не будь ее, возможно, и президентов в Тростенце не было бы. Сегодня она говорит: «Я не выбирала Малый Тростенец, это Малый Тростенец выбрал меня».

– Мы протестантская семья, - рассказывает Вальтрауд. – Я даже не знала, что у нас в семье были родственники евреи. Это что-то вроде семейной тайны, табу. Но когда я начала составлять семейное древо, то обнаружила, что в семье моей матери на фамильном древе есть несколько имен, напротив которых – крестик,  который означает, что этот человек умер, и дата смерти: 1942. Ничего больше. И еще один человек в семье моего отца – Мальвине Бартон. И тогда я начала исследование, чтобы узнать, что с ними случилось.

Нашла, как часто в наше время случается, в интернете: «Сейчас там можно найти все, что вам нужно». Начала расспрашивать и узнала, что неизвестные ей до сих пор родственники были депортированы из Вены в Минск.

– Это не заняло много времени, чтобы узнать, что их отправили не в гетто, а убили в Малом Тростенце. Найти это было очень легко. Я думаю, что каждый здесь, в Австрии, кто хотел знать…

– … мог это сделать.

– Именно.

– Но люди не знают или не хотят знать?

– Именно: не хотят.

– Но почему?

– Я думаю, так проще. Ведь все в Австрии знали, что евреев куда-то отправляют. Их отправили, чтобы у них была другая жизнь где-то на востоке. Думать так комфортнее. Потому что если вы точно знаете, вы обязаны что-то сделать с этим вашим знанием. Поэтому проще не знать. Это ведь не было секретом. В Австрийском национальном архиве я нашла список депортированных, и посмотреть этим списки было очень просто. Это не было секретом.

– И что произошло с вами, когда вы узнали?

– Сначала я была в шоке, когда обнаружила, что это случилось не только с моими родственниками. Их было четверо, а из Вены депортировали 10 тысяч. Но когда я осознала, что в Вене ничего об этом нет, и в Малом Тростенце тоже ничего… Вот тогда я действительно была шокирована. И захотела, чтобы Австрийская республика что-то сделала – что-то вроде надгробия, большой мемориал.

Вальтрауд Бартон – женщина активная, исходящую от нее энергию действия вы чувствуете сразу, в тот самый первый момент, когда здороваетесь. У нее миссия, она знает, чего хочет, она знает, как этого добиться, она объединяет людей, а сейчас уже и целые страны. Приехала в Минск, побывала в Малом Тростенце, пошла на историческую мастерскую в Международном образовательном центре имени Йоханнеса Рау, «увидела список и начала искать там родственников, но не нашла. Потому что там были только немцы, которых привезли из Берлина, Гамбурга, но не из Вены. И тогда у меня появилась идея. Я осознала, как важно, чтобы эти имена были выбиты в камне, потому что это ведь именно то, что мы делаем для умерших. Мы хороним их и ставим надгробие. Так мы показываем, что они – часть нашего общества. Это самая-самая важная вещь в ассоциации ИМ-МЕР, именно это мы делаем – заботимся о мертвых. Они были выброшены из общества, из Вены и Австрии, а мы должны включить их снова, дать им могилы с надгробиями. Это единственное, что мы можем для них сделать. И мы начали устанавливать таблички в Благовщине.

– На деревьях.

– Когда я основала ассоциацию ИМ-МЕР, многие другие родственники захотели со мной поехать. Сейчас они приезжают из Австралии, Канады, Чили, отовсюду. Это не еврейская группа. Потому что я, например, не еврейка, но у меня есть родственники евреи, в Вене такое часто встречается. Это смешанная группа, мы делаем это вместе – устанавливаем таблички, чтобы вернуть погибших в наше общество. Из Австрии в Малый Тростенец отправляли только евреев. Но если бы они были цыганами, мы заботились бы о цыганах. Мы не хотим, чтобы кто-то разделял общество: эти люди принадлежат, а вот эта группа не принадлежит, и поэтому мы их отправили. Мы говорим: нет, мы не можем это позволить, мы должны включить их, снова сделать частью нашего общества, даже если они были убиты почти 80 лет назад. Потому что сделать это никогда не поздно. Сначала я думала, что мы должны построить мемориал, что-то вроде большого надгробия. Это первый шаг. Второй – сделать монумент, говорящий: подумай о том, что произошло! И, может быть, третий, говорящий: никогда не делай это снова! Но, прежде всего, мы должны похоронить наших людей.

– Теперь у вас есть монумент «Массив имен». Удовлетворены ли вы?

Выставка «Лагерь смерти Малый Тростенец. История и память» в Доме австрийской истории. На переднем плане – макет мемориала «Массив имен».

– В некотором смысле да. Когда его только установили, мое первое желание было взять камни – есть такая иудейская традиция приносить камни на могилы. Я привезла камни из Вены, искала имена Герты, Розы, Виктора и Мальвине. И это было такое хорошее, такое правильное чувство – найти имена и положить на них камни. Это было правда: вау! Но даже до того, когда я в первый раз поехала в Малый Тростенец и повесила таблички с их именами на деревья, это было неожиданное чувство – как будто я заполняю дыру. До того было ощущение, что какие-то части моей идентичности, меня как личности, отсутствуют. А когда я повесила таблички с именами, а потом привезла камни, я почувствовала, как это пустое пространство заполняется – каждый член моей семьи снова часть Австрии.

Монумент «Массив имен», который принес такое чувство облегчения Вальтрауд Бартон, создал архитектор, скульптор и дизайнер Даниэль Занвальд, в мастерской которого я побывала.

И вот что он сказал: «Для меня эта тема – о том, чтобы помнить Холокост – довольна важная. Потому что то, что случилось в те годы, настолько безмерно, что мы должны сделать все возможное, чтобы то, что случилось тогда, не повторилось никогда снова. И сделать такой монумент, чтобы помнить, чтобы заставить людей задуматься об этом и посмотреть в лицо этой ситуации – это честь. Все действия важны, но если у тебя есть шанс сделать нечто такое, в таком зримом виде, это честь».

И он начинает терпеливо объяснять значении буквально каждого элемента «Массива». Как должен выглядеть памятник? Какие имена писать – только личные или с фамилиями? Как включить убитых в сегодняшнее общество (мы же помним, как важна эта идея для Вальтрауд)?

– Одни хотели, чтобы это были полные имена, другие – чтобы не полные. Идея в том, что это не персонализация жертв – это ведь куда больше, чем память о немногих. Эти люди объединены – над границами, над религиями, надо всем. Их объединяет трагедия, там они были убиты. Не имеет значения, откуда они, и кем были – теперь это сообщество. Я хотел отразить, что камни и есть вот это сообщество. Конечно, есть там и тема австрийцев, мы ее дальше разработали.

Когда вы придете к этому памятнику, вы наверняка поднимитесь на основание, на котором он стоит, – и, сделав этот шаг, сразу станете частью большого сообщества, окажетесь среди людей, которых нет рядом. Десять массивных блоков символизируют десять транспортов из Вены в Минск. В каждом к своей смерти ехали почти 10 тысяч человек. И все эти блоки заполнены именами. «Это только имена, - говорит Даниэль Занвальд. – Потому что они более эмоциональны. Когда вы называете кого-то герр или фрау, у вас уже есть идея иерархии или того, молодой это человек или старый. Но с именем всегда эмоциональная связь: не имеет значения, был человек молодым или старым, богатым или бедным, это только человек. И на этих блоках вы точно найдете имена, с которыми у вас окажется личная связь. Евреи, депортированные из Вены, были со всей бывшей монархии, а потому там есть славянские имена, которые встречаются и в Беларуси. Так что и у вас возникнет ощущение связи. Другая идея – кривизна этих блоков. Там тоже должны быть имена, но они исчезли, и вы никогда не узнаете, кто были эти люди. Все имена, которые забыты, люди, которые пропали». Меня эта идея разволновала.

У Даниэля Занвальда, как и у Вальтрауд Бартон, с военным Минском связана личная семейная история, но, как он говорит, отводя глаза, «с другой стороны». Его дед был солдатом вермахта, «он не был добровольцем, его призвали по возрасту», – объясняет Даниэль. Воевал на Восточном фронте, был ранен в Минске, и после госпиталя отправился уже на фронт Западный. «И это было для него удачей. Потому что все его сослуживцы отправились в Сталинград и там погибли. Если бы дедушку не ранили в Минске, я бы здесь не сидел, - говорит, взвешивая каждое слово, Даниэль. – Он умер до того, как я родился, а вот его жена, моя бабушка, умерла через неделю после того, как я выиграл конкурс на «Массив имен». Она сказала: «Минск, да, я знаю. Это оттуда твой дед вернулся». Вот такая семейная история – с другой, как сказал сам Даниэль Занвальд, стороны.

– Одни начали войну, другие были ее жертвами. Мы не слишком много знаем об истории Беларуси, знаем, что, как и у Польши, у вас стратегически плохое расположение. Поэтому у вас в каждой семье есть жертвы. У нас тоже почти каждая семья была затронута. Но, конечно, это не было так ужасно, как в Беларуси. Я думал, что какое совпадение – мой дед был ранен в Минске, а годы спустя я получил возможность создать знак против всего, что тогда случилось. Это … нет, «интересно» это неправильное слово.

– Эмоционально?

– Да, это эмоционально. Для моего поколения это фантастика – иметь возможность жить в том мире, в котором мы живем. Я могу полететь в Беларусь и работать там совместно с белорусами над монументом, чтобы увековечить память о том, что произошло.

Хорошо, что в Беларусь за обретением памяти приезжает не только Даниэль Занвальд, но и родственники погибших в Малом Тростенце. Дело это во всех смыслах семейное, с какой стороны твои предки ни были. Вальтрауд Бартон показывает фотографию из обширной «Книги мертвых», которую она составила – там имена и фотографии тех, кто упокоился по Минском.

– Вот этот человек стал моим дядей Альфонсом, потому что он смог сбежать с детским транспортом в Англию. Но эта маленькая Герта никогда не стала моей тетей Гертой, потому что ее убили в Малом Тростенце, когда ей было 13 лет. Это моя семья.

Голос ее дрожит, но в нем столько теплоты… Вальтрауд мечтает передать эту книгу президенту Беларуси Александру Лукашенко, когда он будет в Австрии с визитом. Но сомневается, что удастся: уж слишком график у него плотный.

– Люди из Минска, Малого Тростенца, гражданское общество, обычные люди – я им всем так благодарна. Потому что они никогда не снимали наши таблички, наоборот – заботились о них. Для меня это так трогательно… Иногда мы встречали там людей, они спрашивали: «Это твоя мама, или твоя бабушка, кого ты здесь ищешь?». Австрийцы, как я, едут в Беларусь, в Минск, и встречают обычных людей, иногда это может быть немолодой грибник – это, понимаете, самые обычные люди. Они всегда чувствуют, что мы там делаем, и это – связь. Это самая важная поддержка для нас – почувствовать, что люди, которые там живут, знают, что мы делаем, понимают, почему мы скорбим. Это большая поддержка. С другой стороны, эти группы, которые приезжают в Тростенец, они ведь не просто устанавливают таблички и уезжают обратно. Нет, они хотят узнать, что произошло, например, в Хатыни, что в Бресте, в Новогрудке. Мы хотим больше знать о том, что произошло у вас, потому что здесь, в Австрии, или в Германии очень мало знаний о том, что произошло в Беларуси и на востоке. Это знание, которое мы приносим из наших мемориальных поездок  – приезжаем из Беларуси и рассказываем здесь. Для нас это тоже важно.

– Что было самым сложным для вас после того, как вы начали эту работу, а что самым эмоциональным?

– Самым сложным и самым эмоциональным было пройти через табу в моей семье. У меня шестеро братьев и сестер – большая семья. Это было не просто. Моя семья – Бартон – знаменита в Вене. Мой отец преподавал протестантское богословие, он был очень известен. Так что моему отцу сказать, что у нас родственники евреи, было не просто. Потому что каждый скажет: почему вы – не мой отец, он родился в 1935 году, но его отец – не помогли им бежать? Это чувство вины. Так что в моей семье это было большое табу. Отец не хотел знать. Потому что это разорвало бы ему сердце. Разорвало бы ему сердце…

Вильтрауд замолкает, и я понимаю, что для того, чтобы сделать то, без преувеличения, великое, что сделала она – создала в своей стране такое общественное мнение, что оно влияет на канцлера и президента – ей пришлось причинить боль своему отцу, своей семье. Но иногда вы вынуждены это делать. Ее следующая цель – добиться создания музея Холокоста в Австрии: «Мы должны говорить здесь, в Вене, как это могло произойти. Потому что все это началось не тогда, когда пришел Гитлер в 1938-м, а годами ранее. Я всегда говорю: их убили в Малом Тростенце, но ключевое преступление случилось здесь – их выкинули отсюда. Посадили в поезда с единственной целью – убить».

В конце нашей встречи она просит: «Напишите, пожалуйста, что если бы я сделала то же самое – установила таблички – в венском парке, их выкинули бы на следующий же день. Австрийцы. Сделать такое в Вене было бы невозможно. Я вам так благодарна, каждому в Минске и Малом Тростенце, за то, что они смотрят за нашими табличками».

Мы расстаемся, договорившись непременно встретиться в Минске во время ее «мемориальной поездки», а я думаю, что благодаря таким людям, как Вильтрауд Бартон, мир становится лучше, а страны ближе.

 Музей «Дом австрийской истории», в котором проходила выставка «Лагерь смерти Малый Тростенец. История и память» открылся только в прошлом году.

Вена – Карловы Вары

Фото автора, БЕЛТА, Юрия Мозолевского, Михаила Пеньевского

Опубликовано 9.11.2019 в «Народной газете» (https://www.sb.by/ng/) и в сокращенном варианте в газете «СБ. Беларусь сегодня» (www.sb.by)