- Мне, пожалуйста, без молока, - голос у Ларисы звучит не слишком уверенно.

Валя с Надей переглянулись: понятно, мол, сами там были, не дрейфь, подруга. Вопросов задавать на стали, Валя молча налила черный (она любит говорить «как деготь»). «Сахар?». От сахара Лариса не отказалась, немного скривившись после первого глотка: кофе и по виду как деготь, и по горькой крепости, как… Ну, не знает она как что, но – горько.

Лариса – новенькая, всего пару часов здесь, а потому испуганная, настороженная, отчаянно запихивает вещи в тумбочку. Ну, это нормально: все такими приходят. А потом – как повезет, тут многое от коллектива зависит. Несчастье у всех одно, но переживают его все по-разному. Если будут плакать и ждать самого плохого, оно и случится. А если будут посмеиваться над миром, собой и не говорить о том, что их ждет – в любой компании есть свои запреты – то, глядишь, и выкарабкаются. Ларисе с палатой повезло, хотя она об этом еще не знает. Без молока ей кофе, ты ж понимаешь.

- Ой, посмотри, какая деваха, - показывает Валя подбородком. – На Дашу нашу похожа.

- Так это ж Даша и есть! – говорит Полина. – Здравствуй, Даша, а что это ты опять к нам, неужели соскучилась?

Дашу не узнать. Ее выписали пару дней назад – без грудей, без волос, без ресниц и бровей: сначала несколько курсов химии, потом радикальная мастэктомия, вернее, сразу две. Она и до больницы была стройная – балерина как-никак, а в больнице исхудала до прозрачности, но бодро подвязывала дренажные мешочки, в которые стекала всякая ненужная, но неизбежная после операции жидкость, и делала растяжку прямо в коридоре: «Чтобы чувствовать себя живой». Ей с палатой не повезло: там все были хмурые, подсчитывали шансы уйти живыми и как будто не верили, что они есть. Даше бы в девятую, к Вале и Наде, но – не случилось.

Сегодня Даша – красавица: паричок, черные волосы, острое каре, вместо бровей – жгучие татуировки, реснички приклеила, да и грудь – гляньте-ка! – вроде на месте. Значит, успела уже в магазин сгонять, все нужное подобрала – и бюстгальтер со специальными кармашками и то, что в эти кармашки кладется. В общем, красотка. Молодец, не сдается.

Никому из своей хмурой палаты Даша не призналась, что врачи дают ей от силы год. Один. Но она намерена прожить его так, как всегда мечтала – бурно, с размахом и весело. «Ну что, девчонки, как я вам?». Девчонки захлебываются от восторга.

- Новенькая? – смотрит на Ларису.

- Новенькая.

- Без молока?

- Без.

- Тоже, небось, книжку эту прочитала, где написано, что если у тебя рак груди, так надо исключить все молочные продукты, и вылечишься?

Кивает.

- Дура, не в них дело.

Никто не знает, в чем. Да и не важно это сейчас.

После кофе Лариса, расслабившись немного, пообвыкнув, рассказывает: «Ну вы ж посмотрите на эту грудь! Даже найдешь ее не сразу, такая маленькая. Но троих детей выкормила, а тут вдруг – рак! Где ему тут уместиться?». У нее важный муж – директор гимназии, два мальчика и дочка. Мальчишки уже в школе, каждое воскресенье Лариса гладит 15 белоснежных рубашек – мужу, Васе и Диме на всю неделю. Устала. Говорит – просто хотела отдохнуть, все думала: вот бы уехать из дома дней на пять, чтобы ни семьи, ни рубашек, ни обедов с пирогами. Нет, вы не подумайте, муж хороший, мальчишки замечательные, Ириша растет красавицей и, кажется, умницей, просто устала от рубашек этих, отдохнуть хотела. Кто ж мог подумать, что здесь…

Надя разгадывает спортивный кроссворд. Да что разгадывает – щелкает так легко и быстро, что никаких кроссвордов на нее не напасешься. Ей лет 65, не меньше, и она похожа на бывшего председателя белорусского Нацбанка Прокоповича – так же пострижена под горшок, такие же несуразные очки, тот же застенчиво-извиняющийся взгляд. Главное отличие от Прокоповича – вот эта нежданная при такой внешности любовь к спорту. Сказала, что передачи по телевизору смотрит только спортивные и сходу готова назвать результаты всех футбольных матчей за последний месяц – что в Лиге наций, что в английской Премьер, что в немецкой Бундес. Призналась, что иногда делает ставки и почти всегда выигрывает. Но ставит «по маленькой» – чтобы, значит, удачу не спугнуть. Когда только пришла, нервничала, как Лариса. А посмотрите на нее сегодня: завтра операция, а она кроссворды щелкает. «Ставки пару месяцев делать не буду, – говорит. – Нельзя мне сейчас удачей разбрасываться». Значит, все-таки волнуется.

Старшая медсестра Света, знаменитая на все отделение чувством юмора – никогда не поймешь, когда шутит, а когда всерьез – дает указания: «Завтра не едим, не пьем, надеваем кружевные трусики, все остальное снимаем, ждем, когда за вами придут и отвезут в операционную». Надя – ну вылитый Прокопович сейчас! – даже растерялась, вынырнула из тумбочки: «А что мне делать? У меня нет кружевных. Без них на операцию не возьмут?». Девятая палата хохочет, хмурные тетки в коридоре недоумевают: ну как можно здесь смеяться, как можно? Лариса думает: «Повезло мне с палатой, все будет хорошо».

Когда свет уже погас, но еще никто не спит, Валя признается, что на всякий случай – все, конечно, будет хорошо, но на всякий случай нужно подумать и об этом – нашла мужу «хорошую женщину». «Он же без меня не сможет, ничего ж не умеет толком. Кто ему будет готовить, кто стирать, с кем он телевизор будет смотреть по вечерам? Не, не справится. Так я с Тамарой, она через два дома по нашей улице живет, договорилась: если помру, придет она к моему Петровичу и жить с ним будет. Мужик он хороший, меня любит, но один не сможет, баба ему нужна». В девятой ее Петровича видели: приезжает каждый день, за руку держит, в глаза заглядывает – боится.

Ларису прооперировали через два дня. Опухоль небольшая, сантиметра полтора всего, никаких осложнений быть не должно. Да, видно, случились: три часа, четыре прошло, а ее все не привозят. «Наверное, в реанимацию забрали», –  решили в девятой палате. Муж ее – красивый, статный, по строгому взгляду из-под модных очков видно, что начальник – пришел еще через два дня. Поздоровался глухо – и сразу к ее тумбочке. Что-то достает, бросает в сумку. А рубашка на нем – мятая, не глаженная.