В то, что Бухарест был когда-то «маленьким Парижем», сегодня верится с трудом. Но с легендами всегда так: «Я говорю: нет, мы маленький Стамбул, и вот это интересно», – смеется писатель Василе Ерну. И после этих  слов я смотрю на Бухарест уже по-другому – то там, то здесь замечая восточные элементы, на которые сразу не обратила внимания. Бухарест – город, конечно, особенный, здесь действительно смешался восток и запад, Париж и Стамбул. Но это совсем не удивляет, если знаком с румынской историей. А если хочешь понять эту страну (как, впрочем, и любую другую), историю знать надо. Не тот вариант, который придумал Николае Чаушеску – что румыны прямые потомки даков и блестящего Древнего Рима – а тот, что был на самом деле.

«История Румынии – это история страны на рубежах, мы были буферной зоной между Оттоманской империей и Европой, – устраивает мне ликбез (хотя вообще-то историю страны, написанную самими румынами, я перед приездом прочитала) компетентный собеседник, попросивший не называть его имени. –  Исторически мы определяем себя как находящихся в постоянной борьбе с внешней оккупацией. Поскольку страна никогда не была достаточно сильна и достаточно богата, чтобы себя защитить, она всегда думала, как адаптироваться к новому захватчику. Столетиями это были турки, потом Советский Союз. Мы говорим: конечно, мы будем делать все, что хотите, а потом мы ничего не делаем или пытаемся делать то, что хотим (смеется). Чтобы понять румын, вам нужно знать, что их ДНК – это борьба с более сильными соседями, захватчиками. Мы стараемся идти за ветром». Тридцать лет назад сила ветра перемен в Румынии достигла штормового уровня. В шторм не всегда выживают сильнейшие, выживают те, кто не сдался, кто умеет плавать, и кому повезло больше, чем другим. Практически все мои собеседники – именно такие.

Мой анонимный собеседник говорит: «Общество было невероятно наивным в начале 1990-х. В каком-то смысле это нормально для закрытого общества». О наивности мне говорили многие, и не только в Румынии: мол, мы, люди, жившие при социализме, даже не догадывались, как работает другая – реальная – экономика.

Лариса Андреевна Маня, проработавшая полжизни в румынском политическом издательстве, которое потом разбилось на несколько небольших, говорит печально: «Это все потому, что наши социалистические руководители были очень неграмотными. Мы были темными и неграмотными. Никто не изучал, никого не интересовало – как это, почему капитализм так процветает. Мы все говорили: «загнивающий, погибающий», а ведь никто ничего не знал про него. Никто не изучал, не ездили, не смотрели – а как это у них так получается?».  Учеба оказалась быстрой и жесткой, иногда жестокой.

Сегодня президент Союза двусторонних торговых палат Румынии Насти Владю – человек государственный, а потому избегающий резких оценок – признается: «Период перехода всегда очень сложный. К сожалению, румыны не понимали, как это трудно – трансформировать страну из централизованной экономики в частную. Даже если ты идешь правильной дорогой и эффективно работаешь, трансформация трудна и занимает время. А если сворачиваешь то налево, то направо с правильной дороги, это занимает больше времени». Но ошибки признавать не спешит: «Я не могу говорить об ошибках. Мы старались найти кратчайшие пути. Хорошо известно, что экономике нужно время, чтобы вырасти на реальной и сильной основе. Поэтому, я думаю, наши кратчайшие пути были не слишком реалистичны, и мы потеряли время. И мы разрушили некоторые очень хорошие отрасли промышленности. В сельском хозяйстве мы вернули землю людям прежде, чем они поняли, что земля должна быть в коммунальной собственности, чтобы сельское хозяйство было успешным. Чтобы восстановить экономику после этой децентрализации, возвращения собственности, нужно много времени. Сначала мы разрушаем, а потом создаем новое. Это проблема». Владю – большой улыбчивый человек, расхваливает минеральную воду, которую наливает: «Это наша румынская, в ней серебро и золото, будете пить и молодеть!». У Румынии большой потенциал, я помню. Пью обогащенную драгоценными металлами воду из горных источников и молодею.

Корнелиу Гаваняну занимается частным бизнесом с 1994 года и признается: «Если бы я ушел с государственной службы в 1990-м, сегодня я мог быть в десять раз крупнее. Потому что самый большой бизнес был в 1991, 1992 и 1993 годах». Но Гаваняну не жалуется: он владеет портом Галац и крупной компанией «Металрейд групп». Миллионер, конечно, но и у него за страну болит: «Что произошло в Румынии с металлургическими заводами? Когда они были приватизированы, 35 из 50 тысяч человек были уволены, а сегодня там 5 тысяч».

Не удивительно, что люди бегут. Несколько моих собеседников говорили одно и то же: может быть, я ошибаюсь, но из Румынии уехали 4 млн. человек (некоторые говорили, что и 5 млн.), «и это активные люди, – размышляет писатель Василе Ерну, – и люди, которые думали, что мы будем пять лет работать, а потом приедем обратно, и тут все будет хорошо, а сейчас поняли, что хорошо не будет. Работать на западе это не так уж хорошо. Там ты черный человек, третий сорт, самые сложные работы за очень низкие цены, очень сложно все. Я приехал из Франции, был в разных регионах, где наши и молдавские гастарбайтеры работают, там все эти деньги на крови держатся, на очень трудной работе». И это особенно обидно, если вспомнить, что в новую жизнь Румыния, в отличие от всех остальных бывших социалистических стран вошла без долгов. «Когда 30 лет назад началась эта новая страница, у нас было 3 млрд. долларов на счету, никаких долгов, – напоминает Корнелиу Гаваняну, и объясняет, почему при таких хороших стартовых условиях страна – вторая беднейшая в ЕС: – Мое мнение: правительство слишком легко поддалось на некоторые удовольствия, которые пришли из-за границы, и приватизировало то, что было у Румынии в большом количестве – газ, нефть, древесину, медь. Мы слишком легко вели дела с очень большими компаниями, и каждый раз проигрывали позиции, проигрывали деньги. Мне кажется, за хорошие вещи нужно хорошо платить. Лучшее, что у нас было – это «Дачиа», она и сейчас работает, а ведь это было организовано еще при коммунизме. Это была хорошая сделка».

Перед началом проекта «Без железного занавеса» я спросила читателей, какие бренды бывших социалистических стран они помнят. Мне ответили: румынская мебель и автомобили «Дачиа». Услышав про румынскую мебель, Лариса Андреевна машет рукой, и в этом жесте – тоска и даже немного отчаяния: «Нет сейчас румынских мебельных фабрик, нет. Итальянские все. Приехали итальянцы, закупили, дешевая рабочая сила, древесина, вырубили всю Румынию. Катастрофа». Ну, хоть с «Дачией» ситуация получше, облегченно вздыхаю я, вспоминая румынские автомобили на наших дорогах.

Но вот Флорин Лупеску не испытывает большого оптимизма даже в связи с выжившей «Дачией»: «Это не совсем румынский завод, он развивался совместно с французами. А вот у нас были внедорожники «Аро» (ARO, Auto Romania). Это был 100% румынский завод и очень успешный». Вздыхает. Первый автомобиль (который была построен на базе советского автомобиля ГАЗ-69, так что корни у завода не на 100% румынские, но я не буду разубеждать господина Лупеску) был выпущен в 1957 году. 90% автомобилей шли на экспорт (ну, вы же помните экономическую политику Чаушеску: минимум импорта, максимум экспорта) в более чем 100 стран мира. В 2006 году завод обанкротился: «И это было сделано нашими людьми, не Чаушеску, а людьми, – сокрушается Флорин Лупеску. –  Сейчас кто-то пытается снова этим заняться, но построить завод с нуля очень трудно. Мы были одним из крупнейших производителей тракторов в Европе, сейчас частично румынские заводы по производству тракторов есть в Иране. Один мой знакомый просил привезти запчасти, а я ему говорю: у нас нет запчастей, у нас уже нет производства».

У Флорина Лупеску за родину болит. И, в отличие от Насти Владю, он говорит об ошибках. Многочисленных, неоправданных и непростительных: «Возможно, худшая из них: все, что связано с предыдущим режимом, должно быть разрушено. Промышленные предприятия были или закрыты, или проданы за копейки. Много людей из-за границы пришли, потому что это была хорошая возможность – купить задешево землю, фабрики. За несколько лет почти половина промышленности, если и не была закрыта, то сократила производство, множество людей потеряли работу, поэтому так много румын уехали. Около 30-40% промышленности никогда не восстановится. Я работаю в химической и текстильной промышленности. До 1990 года Румыния была крупнейшим производителем и экспортером текстиля в Европе, мы работали для больших модных домов. Сегодня около 20% этой промышленности еще работает. Мы шьем для модных домов, но больше не производим, например, волокно. Партнеры привозят ткань, дают дизайн, а мы просто шьем. Это не очень хорошо для страны, потому что стоимость труда очень низкая, доход очень маленький. Мы никогда не думали, что будет так. У нас были старые заводы с устаревшими технологиями, но каждые 5-10 лет мы их улучшали. Их не надо было уничтожать или продавать за копейки и отправлять людей работать в Европу».

Когда в Румынии произошла революция, Флорин Лупеску, как и Корнелиу Гаваняну, работал за границей. Оба вернулись в страну через несколько лет и стали предпринимателями в тех областях, которые лучше всего знали и в которых много лет работали: Лупеску и сегодня занимается текстилем и химией, Гаваняну – металлами. Говорит, что начинал в 1994-м с 50 тысячами долларов, одолженных у друга, «который работал со мной в Париже, но в сфере туризма».

- Когда вы смогли их вернуть?

- Через два месяца.

- Всего два месяца? Очень быстро.

Владелец порта Гаваняну согласно кивает: быстро, но тут же поясняет: «Я сконцентрировался на сфере, для которой был готов, шел шаг за шагом, инвестировал все свое время. Нужно было работать, чтобы сохранить людей. Потому что в первый год у нас было 870 работников, зарплата составляла 90%. Мы работали, чтобы платить зарплату».

 

Флорин Лупеску уже несколько лет успешно сотрудничает с белорусскими компаниями, но признается: началось это сотрудничество не от хорошей жизни. «Мы покупаем сырье в Беларуси, потому что в Румынии его больше нет. Лен – очень ценное волокно, и до 1989 года Румыния была крупным производителем. Сейчас мы это сырье импортируем. У нас еще есть небольшие текстильные фабрики, где мы обрабатываем лен и коноплю и экспортируем конечный продукт. Но у нас больше нет производства сырья. У вас в Беларуси это есть, берегите, потому что это очень хорошие продукты. Я покупал в Могилеве сырье, которое используется для производства ткани. Но теперь это сотрудничество прекратилось, потому что мне больше не для кого покупать сырье: один из крупнейших заводов в Европе, который находился в Румынии, закрылся. Это очень плохая сторона этой так называемой революции. Да, многие из наших предприятий не были эффективны. Я работал в экспорте и знаю, что была очень конкурентоспособная продукция, но много неконкурентной. После 1989 года нужно было сделать выбор: это хорошо, это мы можем развивать, этому нужно сменить профиль, а вот с этим ничего поделать нельзя. Но не эта политика, которая в результате получилась: продать, продать, продать. Или хотя бы: хорошо, я продаю тебе эту фабрику, но ты должен ее развивать. Да, тебе не нужна тысяча рабочих, но ты должен сохранить многих. А не просто продать и положить деньги в какой-то карман, ведь много денег исчезло, эти деньги были переправлены за границу, потом многие стали миллионерами. Я встретил своего хорошего партнера в Швейцарии, у него семейная компания. И когда мы разговаривали, он показал мне одну очень известную женевскую газету. Это было в 1990 или 1991, пару лет после перемен. И там на первой полосе: семья ХХХ, я не буду называть фамилию, семья миллионеров из Румынии с 300 млн. долларов. Всего через год после революции у них было 300 млн. долларов. И мой партнер сказал: «Мы – семейная компания, которой 100 лет, и у нас нет таких миллионов. А кто-то в Румынии такой умный, что смог за год заработать эти миллионы». Так что было сделано много ошибок. Молодые люди думают по-другому, но они не знают, что мы потеряли. Перемены должны были произойти, но люди, которые пришли к власти, не действовали в интересах страны. В Румынии много – и когда я говорю «много», я говорю о тысячах – текстильных фабрик закрыты из-за неправильной политики государства. Все государственные предприятия были закрыты, потом проданы разным людям, в большинстве иностранцам. Я ничего не имею против иностранцев, я с ними работаю. Но многие из них пришли, купили – я не хочу комментировать цены, но они были очень низкими по сравнению с другими компаниями, – они не развивали производство, не инвестировали, но через 4-5 лет закрыли компании и продали оборудование. Задешево продали, потому что купили за копейки. У них осталась земля, и на земле построили магазины и всякое такое».

Услышав про «магазины и всякое такое», я сразу вспоминаю, как бывший президент Чехии Вацлав Клаус, известный евроскептик, при котором его страна вступила в Европейский союз (жизнь, знаете, полна неожиданных поворотов), говорил о таком развитии событий с нескрываемой горечью: «Я думал, что к нам придут не только супермаркеты». Хотя в Чехию пришли не только они: на границе с Германией (а я живу именно в этом регионе, и вижу своими глазами) иностранные компании построили немало фабрик. Им это выгодно: рабочие в Чехии квалифицированы не хуже, чем в Германии, а вот платить им можно куда меньше.

«До 2010 года мы в основном экспортировали румынскую продукцию – текстильную и химическую, – продолжает свой рассказ Флорин Лупеску. –  Потом, из-за того, что производства закрылись, мы стали в основном импортерами текстиля. Мы отправляем его на очень маленькие фабрики, потому что после того как большие фабрики исчезли, такие люди, как я, которые заработали кое-какие деньги, стали открывать новые производства, но, конечно, гораздо меньшие, чем были раньше. Это правда, что технологии изменились, и сейчас не нужны большие фабрики, можно производить на меньших. Но мощности сократились, и рабочая сила тоже. Это очень плохо, потому что после закрытия фабрик много профессий исчезло. И сейчас, если вы хотите открыть новое производство, найти хороших работников бывает очень сложно».

Тем не менее, последние годы Румыния показывает отличные темпы экономического роста: в 2017 году ее ВВП вырос на 7%, и это на редкость высокая цифра для Европы. С тех пор рост замедлился, но по-прежнему впечатляет: на 4.1% в 2018 году, за девять месяцев 2019 года – на 4%. Спрашиваю у президента Союза двусторонних торговых палат Румынии Насти Владю:

- Как вы этого достигли?

- Этот рост, – говорит он, – происходит в основном за счет сферы строительства, сельского хозяйства, туризма и информационных технологий – это большая четверка нашего развития. Будет очень хорошо, если мы найдем решение для большего экспорта, будет лучше, если мы не будем слишком много импортировать (Услышав это, я понимаю, что наследие Николае Чаушеску действительно живет не только в Доме Народа, зданиях и проспектах, им построенных, политика жесткой экономии – никакого импорта, максимальный экспорт – крепко сидит в головах людей, выросших при «националистическом коммунизме» Чаушеску – И.П.). Потому что у нас все есть здесь. Если мы экспортируем сырье без добавленной стоимости, не производим продукты из этого сырья, мы получаем небольшие деньги. Если же мы добавляем стоимость, перерабатывая здесь сырье, и потом экспортируем, это уже другое, и это лучше для Румынии.

Тут я, конечно, вспоминаю Флорина Лупеску и его рассказ о том, что Румыния, имея текстильную промышленность, потеряла ее сырьевую составляющую. Но Насти Владю настаивает: «У Румынии очень, очень хороший потенциал. С точки зрения умного развития, у нас есть двенадцать очень важных секторов, в которых потенциал особенно хорош: туризм и экотуризм, текстильные и кожевенные фабрики, деревообработка и производство мебели, креативная индустрия, производство автомобилей и запчастей, информационные технологии, продукты питания и напитки, фармацевтическая продукция, энергетика и менеджмент окружающей среды, биоэкономика (я имею в виду сельское хозяйство, рыболовство), биофармацевтика и биотехнологии, оборонная промышленность и средства безопасности, образование и исследования». И уверяет меня: у Румынии – светлое будущее. И, похоже, в это верит не только он: четверть роста ВВП страны происходит за счет иностранных инвестиций. Напоследок Насти Владю говорит: «У Румынии очень большой потенциал, но многое зависит от людей». Я говорю ему, что в любой стране все зависит от людей. И спешу на следующую встречу – чтобы поговорить с новыми людьми о Румынии и ее потенциале.

***

Знаете ли вы, что Румыния находится на первом месте в Европейском Союзе по количеству программистов на душу населения? Наверняка для вас, как и для меня, справедливо гордящихся достижениями белорусских программистов, эта новость окажется если не ошеломительной, то удивит. Один из самых богатых людей Румынии, который заработал свое состояние не так, как рассказывает Флорин Лупеску, а собственным умом, создав с нуля компанию, работающую в сфере информационных технологий – Флорин Тапеш, создатель компании Bitdefender. Разговор с ним о том, как не только выжить в эпоху перемен, но и стать успешным предпринимателем – в нашей следующей публикации.

Бухарест-Брашов-Карловы Вары

Опубликовано 7.02.2020 в газете «СБ. Беларусь сегодня» (www.sb.by)