Как по-разному люди относятся к своей смерти. Моя бабушка тяготилась жизнью последние лет почти десять. Говорила, что вот, мол, слышала, что новая неизлечимая болезнь появилась – вроде как СПИД называется, как бы это ею заразиться, а то надоело уже. К счастью, у бабушки было хорошее чувство юмора (это у нас семейное, причем у нас всех хорошее чувство даже очень черного юмора), и когда я – молодая, веселая, снова в кого-то влюбленная, – смеясь, объясняла ей, что у нее на СПИД нет шансов, мы смеялись с ней вместе. Но бабушка нам с мамой преподала важный урок: она очень организованно (мама употребляла именно это слово – «организованно») ушла из жизни. За пару дней до сказала маме: «Полина, я эти дни умру». «Мама, что у тебя болит? Давай врача вызовем». «Не, Полина, не надо врача, у меня все органы отказывают, износились». Еще раз перебрала приготовленный к смерти пакет с одеждой, еще раз дала дочери (моей маме) строгий наказ: чтобы никакого памятника на могиле, только крест, чтобы не ездила часто, «а то я тебя накажу». Мы с мамой знали: если бабушка сказала, что накажет, можно не сомневаться: так и сделает. (Меня, кстати, однажды наказала: я ударилась лбом о ее крест так, что искры из глаз посыпались, и шишка на лбу долго не проходила). Мы с мамой урок бабушкиной организованности усвоили: мама свой пакет с одеждой собрала давным-давно, а когда поняла, что умирает – до смерти оставалось несколько месяцев – еще раз все перебрала, все мне объяснила (платок не надо, священника не надо, кремировать, папу простила, лягу рядом). Очень спокойно. Кода я вспоминаю ее, всякий раз думаю: дай бог мне такого мужества перед лицом смерти. Мама ее не звала, но, понимая, что уходит, и когда еще могла выговаривать слова, говорила: «Скорей бы уже». А потом перестала говорить, но когда она умерла, я знала, что теперь она точно отмучилась и свободна. Смерть приносит свободу. За несколько недель до, когда мы обе знали, что времени почти не осталось, она говорила: «Инесса, но ведь столько всего было хорошего». Важно, когда мы ищем радость даже тогда, когда впереди ее точно нет.

Умерла моя свекровь. Ей было 96 лет, и она очень хорошо помнила войну. И как всю их семью – шесть детей – несколько раз выводили на расстрел, потому что отца подозревали в связях с партизанами, и как, выйдя замуж, уехала к месту службы мужа в Германию (хотя это было непросто – она ведь с оккупированной территории), и очень быстро вернулась: не могла слышать немецкий язык и видеть собак. И как стала учительницей, и сколько выучила детей. Много всего хорошего было в ее жизни. А за месяц до смерти она, в отличие от моей бабушки и мамы не собравшая пакет с одеждой, написала нам записку: «Неужели это конец? Я хочу жить! Розовая блузка, черная юбка». Мы похороним ее сегодня, но это «Я хочу жить!» от 96-летней женщины, которая уже несколько лет практически не ходила и не обходилась без круглосуточной сиделки, будет жить во мне долго.

Спрашиваю себя: а насколько сильно хочу жить я? И как я встречу неизбежное? Буду сопротивляться или приму спокойно, как мои бабушка и мама? Знаете, у меня несколько раз возникал острый страх смерти, что я боялась переходить дорогу – это когда планов и идей было так много, что я боялась не успеть и боялась, что меня собьет машина. Я и сейчас боюсь не успеть. Но не боюсь. Ну, или так думаю.